Главный редактор - Владимир БОНДАРЕНКО.
Анастасия Белокурова ПОИГРАЕМ В ДЕКАДАНС?
"Морфий" (Россия, 2008, режиссёр - Алексей Балабанов, в ролях - Леонид Бичевин, Ингеборга Дапкунайте, Андрей Панин, Сергей Гармаш, Катарина Радивоевич, Светлана Письмиченко, Ирина Ракшина, Юрий Герцман, Александр Мосин).
"Ничего не понимаю… Путаный рецепт… - пробормотал я и уставился на слово "morphini…". Что бишь тут необычайного в этом рецепте?.. Ах да… Четырехпроцентный раствор! Кто же выписывает четырехпроцентный раствор морфия?.. Зачем?!" - писал Михаил Булгаков в своих автобиографических заметках "Записки юного врача". Кто читал книжку, тот знает, каков ответ на этот вопрос. Для всех остальных режиссёр Балабанов снял свой новый фильм, в котором в очередной раз зрителю объясняют, что наркотики всё ж таки прескверная вещь.
Итак, осенью 1917 года, по первому снегу, в больницу уездного провинциального городка прибывает молодой врач Михаил Поляков (Леонид Бичевин). С распростертыми объятьями принимают его в забытом Богом местечке немолодой фельдшер (Андрей Панин) и отзывчивая сестра милосердия Анна Николаевна (Ингеборга Дапкунайте). В первую же ночь Полякову не удаётся спасти больного дифтерией мужика. Не помогло и дыхание "рот в рот", которое юноша осуществляет, героически поборов отвращение (мужик в это время блюёт и бьётся в конвульсиях). Инъекция против заразной болезни вызывает у доктора недомогание и острое чувство вины: ему требуется морфий. Первый же укол не проходит бесследно: юный эскулап не слишком рвётся помогать ближним, отдавая предпочтение варенью из крыжовника и приятной болтовне, нежели клятве Гиппократа, а после и вовсе подсаживается на иглу со свойственным его возрасту пылом. А вокруг, как сказал поэт, немытая Россия: то ногу нужно отрезать, то принять сложные роды, а то и вовсе совершить трахеотомию умирающей девочке. И даже вести "с большой земли", мол, где-то там свершилась очередная революция, почти не оставляют кругов на глади замутненного сознания приезжего интеллигента. Морок окутывает доктора Полякова: сделал укол, поставил пластинку, и вот он уже "в бананово-лимонном Сингапуре, когда под ветром ломится банан, грезит всю ночь на желтой шкуре под вопли обезьян". И даже две любовницы - развратница-вдова Екатерина Карловна (Катарина Радивоевич) и кроткая Анна Николаевна не могут отвлечь доктора от пагубного пристрастия. Дальше - хуже. Вместо сингапурских грёз Поляков все чаще будет блевать, дрожать и биться в судорогах. А атмосфера декаданса придаст разложению личности сладко-горький запах гниения.
Сценарий "Морфия" еще в начале 90-х годов написал Сергей Бодров-мл. После массовой истерии, вызванной "Грузом-200", когда Балабанова пытались "на мягких подушках" внести в вечность и зачислить в "новые Пекинпа", самый противоречивый режиссёр постсоветской эпохи решил обратиться к булгаковским мотивам. Чем не фон для мизантропического взгляда на человечество, столь бережно хранимого в душе экранных дел мастера? Сценарий Бодрова был основан на нескольких рассказах (в том числе и на рассказе "Морфий") и, чтобы связать воедино разрозненные фрагменты, было решено разбить фильм на главки ("Первый укол", "Кузяево", "Волки", "Вьюга" и пр.). Результат оказался весьма утомительным для восприятия. Сюжет (а был ли он вообще?) к середине фильма превращается в набор жанровых сценок. То мы видим крупным планом обгоревшего актера Гармаша, то Ингеборгу Дапкунайте, "поймавшую наркотический приход", то яркую сербку Катарину Радивоевич на гинекологическом кресле в чулках с кружевами. Связующее звено между ними - главный герой, которого к тому времени уже "плющит не по-детски". При этом Балабанов ограничивается крайне сухим описанием поведения наркомана: потрясся в ломке, поблевал, добыл морфий, укололся, затих. К счастью или к несчастью, Алексей Октябринович не играет в Терри Гильяма ("Страх и ненависть в Лас-Вегасе") или в Даррена Аранофски ("Реквием по мечте"): что испытывает доктор Поляков "под кайфом", остается за кадром.
А вот когда несчастный морфинист приезжает в Углич побороть свою страсть в клинике для душевнобольных, начинается настоящая "жесть". В городе уже советская власть. Пьяная матросня врывается в лечебницу, чем дает Полякову шанс украсть скляночки с морфием и бежать. Но по ту сторону жизни мир изменился бесповоротно. Коллега по работе, еврей Бомгард, переквалифицировался в комиссары и нервно бегает с пистолетом по улицам, которые патрулируют люди нерусской национальности. Кругом царит хаос. Но, что до всего этого доктору Полякову, когда у него в саквояже лежит заветное зелье? Он ширнётся на кладбище, ширнётся в церкви, и пойдёт в синематограф. Заведение, где людям показывают кино, Балабанов изображает интереснейшим образом: там нет ни одной женщины. Примерно так выглядит видеосалон в индийском фильме "Туфан": толпа возбуждённых, орущих мужчин перед экраном, на котором творит ожившую мечту важнейшее из искусств. Достойное место покончить с опостылевшей жизнью. Булгаков, кстати, об этом ничего не писал. Да и доктора Полякова у него звали совсем по-другому. Ведь каждый нормальный человек знает, что Миша Поляков - это герой книжек Анатолия Рыбакова "Кортик", "Бронзовая птица" и "Выстрел", а вовсе не какой-то там обдолбанный наркоман.
Если говорить о визуальных качествах "Морфия", то он безупречен. Это кино, под которым легко бы мог подписаться какой-нибудь Альдо Ладо или Пупи Авати. И вспоминаются эти ключевые фигуры итальянского хоррора отнюдь не случайно. Если раньше казалось, что режиссёр Балабанов играет в такого доморощенного Ларса фон Триера, хитрит, шокирует, бьёт под дых (неслучайно эти два мастера провокаций ходят в любимчиках у "самых продвинутых" глянцевых кинокритиков), то с появлением "Морфия" отчетливо становится ясно, что человек просто занят не своим делом. Люди как таковые Алексея Октябриновича не интересуют. Не любит он их и все тут. А вот когда в кадре появляется расчленёнка, режиссёрский взгляд оживляется, теплеет на глазах. Вдумчиво и с какой-то душевной теплотой всматривается Балабанов в разверзшуюся алым цветком человеческую плоть. Смакует подробности. Собственно, именно на этом были построены и хулиганские "Жмурки". Поиски псевдодуховности, и что еще более тревожно, погружения в бездны человеческой души Балабанову противопоказаны. Он должен стать отечественным Лючио Фульчи и заниматься бессовестным бизнесом на страхах простых людей. Просто и незатейливо. Зато честно. И нет никаких сомнений, что у него это получится талантливо. Вместо этого мы слышим о том, что следующей картиной этого человека станет экранизация "одного романа Набокова". Писателя этически крайне сомнительного, но на этику Балабанову было всегда плевать. А ведь это, пожалуй, единственный российский режиссёр, который мог бы снять приличный фильм о зомби. Но это уже действительно какой-то реквием по мечте.
Интересно другое. Наш безумный мир, который летит с катушек со скоростью света, вольно или невольно породил зрительскую аудиторию, которая абсолютно серьёзно считает Алексея Балабанова единственным великим режиссёром нашего времени. Бытует устойчивое мнение, что в каждой картине, используя язык метафоры, он говорит о Боге. Как маркиз де Сад какой-нибудь. Или другой большой художник. Его и самого на киношных форумах уже открыто величают богом. А ведь сказано в Библии: "Не сотвори себе кумира", но что им всем простые и понятные истины. Разгадка этого странного социального парадокса вот в чем. Балабанов - единственная крупная фигура авторского кино на фоне конвейерной кинопродукции "сильных мира сего" - Михалкова, Бондарчука, Бекмамбетова. Поэтому ему прощается все. Даже сейчас оголтелые адепты балабановщины вмазались "Морфием" до такой степени, что видят в нем аллюзию на современную жизнь - видимо, продолжается инерция "Груза-200". Страшно представить что будет, когда дело дойдет до Набокова. Жаль только, что снимет какой-нибудь Аслан Галазов "Ласточки прилетели" - фильм, куда более жизненно честный и талантливый, - и никакого шума, всплеска, раската… А вот покажет режиссёр Балабанов, как актёр Бичевин прячется по туалетам с пузырьком морфия в дрожащих руках - и все ахнут. Но чего еще ждать от мира, в котором не осталось ни грамма здравого смысла?