Едва ли не единственным претендентом на первую премию "БК", которого называли очень уверенно совершенно различные "аналитики от литературы" всех мастей, была Людмила Сараскина с книгой "Александр Солженицын".
Людмила Сараскина - известный достоевовед. Её блистательные статьи о Достоевском, о том, например, что он предпочел бы остаться без истины с Христом, чем с истиной без Христа, запомнились. Соответствующий замах и в книге о Солженицыне. Еще на первых страницах думаешь, что так, пожалуй, можно писать только о - не о Достоевском даже, а о Толстом. Солженицын несомненно и прицелен, так сказать, на место нового Толстого, но сам, весь, такое чувство по этой книге, увы, скорее похож на литературного персонажа, на старика-героя Достоевского, Макара Ивановича в "Подростке", немного на отца Тихона в "Бесах". Потому, наверное, тот тон, который так естественен у Сараскиной в отношении к Достоевскому, не играет по отношению к Солженицыну - еще, в конце концов, на тот момент живому, а, следовательно, и доступному для анализа не только в превосходных степенях. Даже не в превосходных степенях говорила Сараскина, а, как о христианских мощах - с таким пиететом.
Конечно, накал вражды по отношению к такой фигуре всегда был очень велик. И оправдаться перед историей надо. Но, с другой стороны, что, если все эти клеветники и бесчестные люди и останутся в той истории только потому, что Сараскина с Солженицыным вытаскивают их на свет божий и раздают им с высоты своего положения щелчки?
А ведь Солженицын ох как непрост. Это еще не застывший памятник нашей литературы. Один Солженицын у нас должен быть такой, во все времена. Пророк в своем отечестве. И книга поэтому может такая быть, тем более, что написана она в разы умнее, чем многие другие апологетические биографии. Но, конечно, произведение слишком предвзято. Наконец, оно просто очень подробностно (не излишне ли?), как, наверно, любое оправдание добра на 900 с лишним страниц. Но на фоне того, что вообще пишут, на мой взгляд, такие книги нужно издавать и читать, они составят хорошее подспорье будущему настоящему исследователю Солженицына и его эпохи, которую он один, может, характеризует ярче Горбачева и Ельцина.
Вот что стоило, на мой взгляд, первой премии из всего короткого списка (и что отметили третьей), так это произведение Рустама Рахматуллина "Две Москвы, или Метафизика столицы". По-настоящему глубокая книга, написанная с любовью к Москве и о Москве. О Москве вообще пишут не так уж мало. Но эта книга содержит даже не столько москвоведческие эссе, сколько прозу, плотную, густую, в ней угадывается сложный ритм. Даже не могу сказать, чего бы в ней не хватило. В идеале тут еще нужен был образ автора, хотя это, конечно, была бы совсем другая книга. Ближайший литературный сосед - конечно, Вайль со своим "Гением места", но Вайль - кокетка, подбирающая звенящие интеллектуальные аксессуары к нарядам. Рустам Рахматуллин просто живет в коконе таинственных соображений о не открытых взгляду взаимосвязях: исторических, культурных, архитектурных. Он совершает внутреннее путешествие, путешествие, не покидающее пределов Москвы, пишет собственный вадемекум.
Такой книге каждый читатель мог бы уделить заслуженное почетное место в своей домашней библиотеке. Она писалась не для чтения, а для перечитывания. И отчего бы это о таких превосходных книгах не всегда находишь, что сказать, кроме собственно - "превосходная"? Оно ведь их не исчерпывает. Может быть, боишься предвосхитить новое открытие и узнавание этой книги другим читателем. Рассказать больше, чем читатель рад бы услышать. А писатель и так знает цену своему труду.
Еще одна книга, о которой стоит сказать особо в нашем теперешнем разговоре. Владимир Костин, вошедший со своим произведением в лидеры читательского голосования на сайте премии. Это удивительно в том смысле, что в нашем пресыщенном информационном обществе такие неброские, но серьезные книги, оказываются, иногда могут иметь успех - пусть не такой широкий, как заслуживают, но определенно глубокий.
Взять хоть нехлёсткое, какое-то вопиюще нерыночное название - "Годовые кольца". Так назвать книгу мог бы, наверное, Долматовский. Имя Владимира Костина наверняка московскому читателю ничего не скажет, и он (в лучшем случае) полезет в интернет. Чтобы среди многих Костиных отыскать того, о котором всего-то и написано: "Многие из заявленных докладчиков, среди которых были и вполне известные фигуры - например, председатель Томского отделения Союза российских писателей В. Костин…, не пришли на слушания".
Какие уж там слушания, неизвестно, но подумаешь: правильно, что не пришёл, нечего писателю ходить по всяким слушаниям. "Вполне известные". Плохо, что "вполне". Такие писатели должны быть известны без "вполне".