И пусть коммунистические депутаты Госдумы заявляют, что на российском потребительском рынке в той или иной мере не соответствует стандартам 85% продовольственных товаров и 45% лекарств, что страну, вдобавок к собственным фальсификатам, буквально наводняет "гнилой" импорт, что коррумпированное сращивание власти и бизнеса в Центре и на местах ведёт к полному пренебрежению интересов подавляющего большинства россиян, — все эти слова давно никого не трогают и не вызывают никакой реакции.
Вот и растут в России цены на еду — хотя во всем остальном мире падают: надо же "отбивать" затраченное "бабло", которое обязательно победит зло?!
Кстати, вы знаете, почему действующий президент РФ выделяет дополнительно 29 млрд. рублей, т. е. три годовых бюджета, Республике Ингушетия, а не, скажем, депрессивной и дотационной Псковской области? Нет, я согласен, что "пряников сладких всегда не хватает на всех". И та же Псковская область тоже получает трансферты из федерального Центра. Но почему-то у нас принцип "всем сёстрам по серьгам" действует очень специфически: одним — позолота со стекляшками, другим — золото с бриллиантами. Потому что псковичи, в отличие от ингушей, не объединены в тейпы и не устраивают партизанскую борьбу против местной "властной вертикали", или есть какие-то иные, более серьёзные и глубокие причины?
Иван Миронов ЗАМУРОВАННЫЕ
Мы начинаем публикацию глав из новой книги, написанной одним из самых известных "политзаключенных" современной России. О том, как молодой учёный-историк стал узником "Лефортово", с какими людьми и ситуациями ему пришлось столкнуться за тюремной решёткой, почему возбуждённое против него дело, несмотря на освобождение, очень далеко от "хэппи-энда" — обо всём этом и о многом другом вы можете узнать в нашей газете непосредственно от "первого лица" — от самого Ивана Миронова.
БОЛЕВОЙ ПРИЁМ
Если утро затянулось до обеда, то день безнадежно пропал.
11 декабря шестого года, в понедельник, полпервого дня я сидел на кухне на улице Дмитрия Ульянова, обретаясь в тяжелом настроении от позднего подъема, раздраженно посматривая на часы, светящиеся на электронном табло плиты. Черный циферблат размеренно выплевывал ядовито-красные цифры, безвозвратно съедая понедельник.
— Какие планы? — Наташка разлила источающий ароматную горечь кофе в тонкий фарфор.
— В институт надо отскочить. Передать завкафу окончательный вариант диссертации и обратно. За пару часов уложусь.
— Когда защищаться планируешь?
— По весне защититься, по осени жениться.
— Ха, — Наташка, сверкнув тонкими запястьями, распечатала пачку "Вог". — И всё это, будучи в федеральном розыске?
— Чушь. Какой розыск?! Ты же дело видела! Перед законом я чист, да и офицеров не сегодня-завтра оправдают. Вначале хотели жути поднагнать, на показания давануть…
Я подошел к окну, с одиннадцатого этажа отыскав слившуюся с асфальтом свою машину, припаркованную на стоянке, занимавшей почти всю территорию двора-колодца.
"Надо бы помыть", — мелькнула обрывочная мысль в не до конца проснувшемся сознании.
— Купи что-нибудь на ужин, — напомнила Наташа. — Кстати, как будем Новый год встречать?
Этот вопрос за два дня звучал уже раз пятый.
— Как скажешь, Наташенька, — попробовал я отмахнуться. — Кстати, я же вчера ухи наварил. Будешь?
Накануне, в воскресенье, я накупил на рынке рыбной всячины, за полночь провозившись с ушицей. Всё честь по чести: с процеживанием бульона и обязательной рюмкой водки, щедро опрокинутой в кастрюлю. Ночью сняв пробу, я оставил блюдо на завтра в предвкушении чревоугодных радостей.
— Собрался её сейчас есть? — искренне удивилась Наташа.
— Сейчас.
Наташка, недовольно фыркнув, ушла из кухни.
Уха действительно получилась настоящей. Бульон переливался перламутровой мозаикой, разряженной малахитовыми искорками укропа. А вкус! До сих пор кажется, что ничего не ел вкуснее той ухи.
Оделся, взял телефоны, бумаги, сунул в карман травмат, проверил документы на машину.
— Наташ, пока, — я щелкнул дверной задвижкой.
— Пока, — девушка дежурно мазнула помадой по моей щеке. — Не забудь про магазин. Ну и про Новый год.
Пересчитав этажи, лифт без остановок приземлился на первом. Я с усилием толкнул подъездную дверь.
В пяти метрах, наискосок от подъезда, стояла незнакомая красная "тойота". Она сразу бросалась в глаза: старая, тонированная, просевшая на колесах под тяжестью пассажиров.
— Всё! Приплыли! — пронеслось в голове.
Я сделал шаг назад. Медленно закрывавшаяся за мной на доводчиках дверь еще спасительно пищала, но в мгновение звук потух, металл лязгнул о металл. Движение началось. Из машины посыпались хмурые мужчины. Они бежали слева и справа, копошась в подмышках, отстегивая табельное.
— Стоять, сука! Руки в гору! На землю! — загудело в ушах.
В глазах запестрели вороненая сталь, жирные рожи, запаршивленные щетиной. Дальше пленочка в голове стала крутиться медленнее, обволакиваясь багровой дымкой. Голоса зазвучали то приглушенно до нежного шепота, то резко до боли в висках…
Я лежал на тротуаре, когда мне, выламывая руки, крепили наручники. Перед глазами топтались крепко замызганные ботинки. Первый удар пришёлся под ребра. Ощущение, как будто в тебе сломали карандаш. Это хрустнуло плавающее ребро. Из кармана куртки выдернули травмат, и кто-то остроносой туфлей пнул в голову, целя в челюсть, рот мгновенно наполнился кровавой кашей.
— Хорош, убьёте! — раздался визгливый окрик. — Нам его еще в прокуратуру сдавать. Поднимите.
Меня подняли.
— Полковник милиции… (свою фамилию милиционер опустил, махнув передо мной красными корками). Назовитесь.
— Да пошёл ты, — я вытер о плечо сочившуюся изо рта кровь.
— Иван Борисович, мы сейчас проследуем с вами в Генеральную прокуратуру для дачи показаний.
Меня закинули в машину, на пол, в проем между сиденьями. Две пары ног водрузились на обмякшее тело, а тяжелый каблук припечатал голову к резиновому коврику. На правом переднем, насколько я еще мог ориентироваться по голосам, восседал полковник.
— Всё в порядке! Мы его приняли! Встречайте! — радостно сообщил он кому-то по телефону.
На углу остановились, меня выволокли из "тойоты" и перекинули в жигулевскую "семерку". В "жигулях" посадили на заднее сиденье, по бокам подперев двумя мятыми, словно окурки, личностями в штатском.
— Ты, парень, не подумай — ничего личного, Чубайса сами ненавидим и замочить его — дело правое, но приказ есть приказ, людишки мы подневольные, не держи зла, — посочувствовал подпиравший меня справа мент с потухшим, немигающим взглядом. Сосед слева уже смачно жрал плов вприкуску с какой-то дрянью, пристроив пакет на моем плече.
Я судорожно засмеялся.
— Чего ты ржешь? — удивился он.
— И ухи поел, и с Новым годом порешали, — я сцедил густую кровавую жижу себе под ноги.
Голова плыла, браслеты жевали запястья, я чувствовал, что теряю сознание.
Из забытья был извлечен, когда подъехали к высотному, цвета незрелого баклажана строению, отороченному черным железным частоколом, — зданию Генеральной прокуратуры в Техническом переулке. Туда уже прибыли все участники героического захвата.