Пока не преодоленный кризис заказчика в максимальной степени коснулся и армии. Если раньше для нужд обороны работали множество мастерских, подготавливающие специалистов, способных художественными средствами отобразить ратный труд, то сейчас "креативных" талантов министерства хватает только на финансирование "гламурненького" модельера. Состоявшаяся на Кузнецком мосту выставка, посвящённая Воздушно-Десантным Войскам, стала попыткой изменения создавшейся ситуации. Скульптурные, живописные и графические работы показывают сегодняшний день "воздушной пехоты". Навыки, вырабатываемые службой в десантуре (необходимость одинаково пластично взаимодействовать с различными средами), востребуют и сплав форм изобразительного искусства. Живопись Олега Леонова и Александра Теслина, фотографии Григория Каковкина, удачно соседствуют с современными технологиями, что можно видеть на примере работ Василия Проханова.
Искусство может и должно принадлежать народу. Настенная живопись Животова обязана способствовать лидерству университета в новых гуманитарных отраслях, скульптуры Закоморного — развивают сектор внутреннего туризма. Да и армейскому дизайну давно пора стать модным "самому по себе", без мальчиков со стразами. Десантный русский стропорез созрел для того, чтобы стать не менее коммерчески успешным, чем пресловутый "швейцарский армейский нож".
Евгений Нефёдов АПОСТРОФ
Виктор Кожемяко. Убийства в жертву "демократии". — М. Издательство "Алгоритм", серия "Политический бестселлер", 2008, — 254 с.
Есть в языке у нас слово, родившееся не более ста лет назад: "правдист". Буквальный смысл его прост и понятен — так называли и называют людей, связавших свою жизнь с работой в газете "Правда". Но с течением времени — на то она и живая речь — понятие это расширилось, и правдистом порой по заслугам могут назвать любого сторонника правды, истины, справедливости, стремящегося найти ответы на сложные жизненные вопросы. Привычней, конечно, старое слово правдоискатель, но нет в нём, по-моему, той энергии и порыва, которые слышатся в кратком и броском собрате-неологизме.
Виктор Стефанович Кожемяко — правдист в любом из значений этого термина. На такое признание дают ему право и долгие годы работы в известной коммунистической газете, которую он не покинул в самое драматичное для неё время, и просто его человеческая сущность, основанная на неприемлемости полуправды и лжи. Именно это качество и зовёт известного писателя-публициста на поиск и разработку тем, до сих пор не раскрытых для общества в полной мере и потому продолжающих вызывать не "сенсационный", одноминутный, а совершенно здоровый и даже важный, необходимый для нашей истории интерес.
Гибель Маршала Ахромеева в роковом девяносто первом — самоубийство или убийство? Смертельное отчаяние поэта Юлии Друниной — следствие внутреннего душевного слома или навязанной извне злой воли? Тот же самый вопрос и та же попытка найти разгадку — в главе о писателе Вячеславе Кондратьеве. Расправа над депутатом-патриотом, профессором Валентином Мартемьяновым, жуткий уход из жизни Героя Советского Союза Филиппа Штанько, убийства журналиста Дмитрия Холодова и генерала Льва Рохлина, массовый, "показательный" расстрел защитников Дома Советов, катастрофа, погубившая атомную подлодку "Курск", и ещё очень много других трагедий, потрясших Россию, — какие окончательные выводы на их счёт знает народ из официальных источников? "Она утонула", — сказал лишь два слова об уничтоженной вместе с экипажем субмарине глава государства и, показалось, молча добавил: забудьте…
Автор книги "Убийства в жертву "демократии" не забыл, не отринул от памяти и от совести ничего, что не даёт ему обрести покой в течение всех этих "окаянных" лет. Тщательно, неотступно, вникая в неприметные (или специально не примеченные кем-то) детали, встречаясь с живыми свидетелями происшедших страшных событий, он не ведёт ставшее ходульным довеском к криминальной хронике "журналистское расследование". Он убедительно подводит читателя к однозначному выводу об истинных виновниках того или другого, третьего, десятого, уже не поддающегося подсчёту злодейства. Конечно, любой из прямых или косвенных убийц способен легко отвертеться от обвинения: дескать, мало ли каким может быть личный взгляд автора! — и привычно уйти от суда. Но от суда людского и от суда времени ему уже не уйти: он навсегда обозначен, "засвечен" в книге, которая — и свидетель, и следователь, и обвинитель.