У ней и образование-то (согласно легенде) не кинематографическое; кинологическое. Какой-то немыслимый факультет зооинженерии. Ну, так и мир, который она показывает, заслуживает эпитета "собачий", об этом ещё Гуальтьеро Якопетти всё сказал в своём "Mondo Cane". Кстати, услышав итальянское имя, Германика наверняка переспросила бы: "Кто?", но об этом чуть дальше. А о Якопетти мы вспомнили не случайно. Он тоже запросто мог бы написать сценарий под названием "Все умрут а я останусь"; вышла бы кровавая баня спагетти-вестерна c Теренсом Хиллом. Германика выбирает иной жанр, там меньше мифа, больше показного правдоподобия.
В её фильме тоже живут по законам прайда: сильный доминирует, слабого унижают и выбрасывают из привычного круга. Эмоции полярны - либо восторг, либо злобный гнев. Никто, к примеру, не видел, чтобы сурикат размышлял, философствовал, впадал в рефлексию. Что уж тут говорить о простой старшекласснице? Нимфетки Гай Германики расправляются с конкурентками с инстинктивной жестокостью, а банке с алкоголем радуются так же, как Вискерсы найденному под камнем вкусному червяку. Зверьки едят траву, дети её курят. А если тоска - то лезвием по запястьям, но обязательно ладонями вниз: "Все умрут, а я останусь". Если резать вены наоборот, то кровь поднимается вверх? Не кровь это, просто сок земляники. И на уроках маленьким зверушкам преподают Пушкина и геометрию, как будто это им сильно понадобится в жизни.
Далеко не случайно и имя вокалиста, озвучивающего духовные устремления девочек размеренным - как заколачивание свай в мозг! - уханьем: "Районы-кварталы, жилые массивы, я ухожу, ухожу красиво". Красоты здесь, конечно, не больше, чем в упаковке от маргарина, но менталитет схвачен верно. Именно поэтому певца и зовут Рома "Зверь" - зверь, вы понимаете, да? Бегущий напролом прямо на ловца. Несущий в шершавых лапах спецрацион - музон для животных. Группа, к примеру, "Пропаганда", на ранних этапах тоже фиксировавшая извивы и нюансы девичьей души, показалась бы нашим синдереллам слишком сложной. А легендарные томские "Передвижные Хиросимы", уложившие всю проблематику Гай Германики в две строчки: "В подворотне нимфетки нашли ананас, а ты съела таблетки и покинула нас", были бы выключены сразу и навсегда.
Приходится признать, Гай Германика кое-что понимает в страшненькой теме. Искажённый мир девочек - её родной вольер, её вотчина. С точки зрения реализма здесь найдётся лишь два серьёзных ляпа. Любая из нынешних Лолит с пелёнок осведомлена о свойствах коктейля "Хуч" и не станет удивляться, что в нём "всего" девять градусов. Мелочь, но для антропологического кино слишком нелепая. Второй просчёт серьёзнее. Героини клянутся друг другу в вечной верности, и ещё "чтобы пацанов не отбивать" - "навсегда и на всю жизнь, пока не вырастем". Так не бывает. Они уже давным давно выросли, по крайней мере, в собственных глазах. И никогда так не скажут, ибо считают себя такими же, как взрослые, только искреннее, умнее, лучше. "Я каждый день меняюсь в лучшую сторону", - заявляет Германика в одном из своих люто пропиаренных интервью.
С журналистами эта Валерия вообще ведёт себя запредельно. Матерится не как патрицианка, а как заправская плебейская девка. Хихикает, строит грозные планы экранизировать лимоновского "Эдичку", щеголяет эрудицией и одновременно кокетливо кичится своим невежеством. Снова и снова делает вид, что никогда не слыхала про Леоса Каракса, а при упоминании братьев Дарденнов уточняет: "Их несколько, да?" При этом в её речах на равных соседствуют "Роман с кокаином", Гоголь, кстати, ну и для комплекта Сократ с Платоном. Рассуждения о Ставрогине соседствуют с самокритичным: "Я тупо туплю" и мечтаниями об идеальном муже, Человеке-пингвине. Есть ощущение, что такую всю из себя скандальную Германику просто придумали, что она - декоративный цветок, вторая "Глюкоза", а все её откровения сочиняет за рабочим столом какой-нибудь модный г-н Волобуев, большой пропагандист этой особы. Инкубаторская попытка вывести из пробирки русского Хармони Корина, фрика и отморозка, создавшего фильм "Гуммо", больше всего напоминающего, если кто видел это тяжёлое зрелище, живопись душевнобольных. Но Корин-то реально болен психически, и именно поэтому так дорог пресыщенной элите, не знающей, чем ещё потешить свои рецепторы. Гай Германика не производит впечатления рёхнутой "дурочки из переулочка". То, что она прилюдно строит её из себя, говорит лишь о том, что за это хорошо платят.
И всё бы ничего, можно было бы махнуть рукой и забыть. Но существует фильм, а его-то г-н Волобуев при всём желании не мог нарисовать на компьютере, даже если бы ему за это пообещали кругосветный круиз с Евой Грин. Фильм, непонятно зачем снятый, но обладающий двумя неоспоримыми достоинствами, спасающими его из омута общей киношной анемии. Сильным (опять-таки животного характера) драйвом и мастерским полётом камеры оператора Алишера Хамидходжаева (работавшего и на "Бумажном солдате"). "ВСЕ УМРУТ А Я ОСТАНУСЬ" не содержит в себе панического ужаса перед подступающей к горлу новой витальностью, каковым проникнуты почти все "перестроечные" фильмы о молодёжи, начиная с кошмарного "Чучела": и "Плюмбум", и "Авария, дочь мента", и "Трагедия в стиле рок". И если бы только фильмы… Братья Стругацкие, помнится, в своём позднем и крайне неудачном романе "Отягощенные злом" настолько испугались собственной фантазии - наступления на мир некоей молодёжной "флоры", новых "детей-цветов" - что напрочь позабыли о диалектике. Германика же диалектику знает - наверное, изучала в школе собаководов. И констатирует "правду жизни", не задаваясь вопросом люкбессоновской Матильды: "Так бывает только в детстве или всегда?", - ибо ответ очевиден. Но стоило ли ради него городить весь этот школьный огород?
С большой натяжкой (всё-таки слишком неполный метр) нимфеточную ленту можно провозгласить манифестом очередного, невесть какого по счёту "потерянного" поколения. Совсем потерянного, закатившегося под шкаф. Поколения, где вместо "Ветер осенний унёс от меня красавицу Аннабель Ли" говорят "Чё-то ты резко куда-то пропала!", вместо "Жить быстро, умереть молодым" девизом служит "А мне уже совсем не пора никуда". И будь я каким-нибудь Суреном Маккарти, американским апологетом "культового" кино, любителем всего странного, бросающегося в глаза и причудливого, того, что французы называют словом bizarre, без колебаний отправил бы на этот фильм сотню-другую зрителей, посоветовав им "применить к нему какое-нибудь оппозиционно-феминистическое толкование. Либо отбросить все сомнения и просто отдать этой картине должное". Но я не Сурен, тем более - не Маккарти, и разделение искусства на "чёрненькое" и "беленькое", "массовое" и "культовое" считаю занятием если и не совсем идиотским, то праздным. Культа, поклонения, достойна практически любая созидательная творческая активность. За редкими досадными исключениями. Именно к ним, увы, и следует отнести во всех других отношениях замечательный опус Валерии Гай Германики.
Фёдор Гиренок ПОЧЕМУ Я АНТИГЛОБАЛИСТ
Что такое смысл? Смысл - это неясная греза, галлюцинация. Каждый человек нуждается в определенной порции иллюзий, в определенных грезах, имеющих суггестивное действие на человека. Грезы могут быть разными. Одни из них ведут нас к договору с миром, к соглашению с наличным порядком вещей. И тогда мы принимаем этот мир, а он принимает нас, но так, что у нас появляются следы, рубцы, шрамы как напоминание о некогда состоявшемся договоре. Жизнь наша начинает носить осмысленный характер при условии, что мы непрерывно воспроизводим состоявшийся договор с миром. Но грезы могут быть и не от мира сего, и тогда мы не помещаемся вместе с ними в мире наличного. Нам приходится совершать трансгрессию, пересекать пределы своего существования, а это непрактично и больно.
Вот Россия - это и есть трансгрессировавшее государство, то есть то, что не находит себе покоя в составе наличного и отдает себя служению большим иллюзиям. А что это значит? А это значит, что у всех у нас, у тех, кто живет в России, имеются проблемы с "я". Если бы все было хорошо, то тогда наше "я" находилось бы в центре и мы отсчитывали бы все наши действия, исходя из него, из нашего "я". И в этом случае мы не имели бы традиций и, вероятно, мы стали бы составной частью Европы, а также породнились бы с американцами. Но дело в том, что наше "я" смещено из центра трансгрессивными силами, нашими метагаллюцинациями и мы не можем отсчитывать действия исходя из самих себя. За нас работают некоторые культурные содержания. А это значит, что у нас есть традиции и мы можем действовать, вопреки самим себе, то есть "во имя". Ведь что такое наша соборность? Это не какой-нибудь там коллектив, это не социальная группа, это объединение людей со смещенным из центра "я". Что может объединить людей, у которых "я" смещено из центра? Неистовство любви или навязчивая идея, метагаллюцинация. А что может объединить людей, центрированных своим "я"? Это, прежде всего, интерес или сила. Когда нас объединяет интерес, мы создаем социальную группу, коллектив, а не собор; общество, а не общину. Разрыв между соборностью и коллективом, между идеей и приспособлением к наличному составляет суть цивилизационного разрыва между Россией и Западом.