Неподвижный китайский социум, в котором император - это всё, а народ - это ничто, является мифом, изобретенным недобросовестными западными исследователями. Само собой, со временем конфуцианство менялось в полном соответствии с принципом, предполагающим взаимосоответствие имен и реалий. Прослеживать все эти изменения в рамках исследования совсем другого вопроса я не могу.
С удовольствием обсудил бы, что нового привнесли в конфуцианство спорившие с ним легизм, даосизм, натурфилософия, буддизм. Но важнее другое. То, что все эти споры были лишь спорами о том, как укрепить и "дособрать" государство. Это же касается неоконфуцианства, связанного с именем великого китайского ученого (историка, филолога и философа) Чжу Си. Или - его гораздо более позднего собрата по делу реформирования конфуцианства Кан Ю-вэя.
Мучительно преодолевая разногласия, китайская политическая философия, по сути, никогда не скатывалась в отрицание великого учения чжэн мин. Констатирую это не из-за особого пристрастия к китайской политической философии. Восхищаясь ею, я западную политическую философию, конечно же, никоим образом не уцениваю.
Я просто в очередной раз пытаюсь обратить нашу нынешнюю (по мне, так в целом более чем убогую) политическую элиту к проблеме исправления имен. То есть к отказу от использования неправильных имен. И признанию того, что использование неправильных имен - это фундаментальная, сокрушительная политическая ошибка, порожденная такой прагматизацией нашей элиты, при которой вполне реально ее окончательное отчуждение от культуры как источника смыслов и мотиваций.
Находится ли наша политическая элита в культуре как стратегической среде своего обитания? Глобальная катастрофа, обсуждаемая нами, помимо прочего (а возможно, прежде всего) призвана соорудить постчеловека, способного к такому беспрецедентному отчуждению от культуры, порождающему инновационное бесплодие. Об этом - освободите, мол, человека от культуры, он, обратившись в хамство, гвоздя не выдумает - предупреждал еще Достоевский.
СООРУЖАТЬ ТАКОГО ЧЕЛОВЕКА, опираться на такую элиту и надеяться на инновационный бум в России, согласитесь, более чем странно.
В Советском Союзе, где культуре уделялось существенное место, тем не менее, в застойную эпоху возобладал пресловутый "остаточный принцип". Мол, сначала все остальное, а потом - культура. Этот остаточный принцип во многом посодействовал и застойному гниению, и постзастойному распаду.
Но любые ошибки, допущенные и в досоветский, и в советский период, меркнут перед тем, что произошло в той России, чей день (имя, требующее исправления, и при исправлениях все более искажаемое) так горделиво празднуется нашими элитариями. В этой моей констатации нет сетования. Я хочу, читатель, от констатаций перейти к большой и не до конца очевидной теории. А от теории - к политической практике.
Любое общество должно чем-то регулироваться.
Оно остается обществом лишь до тех пор, пока регулируется.
Регуляторы могут быть нескольких типов.
Обычно говорится о двух типах регуляторов.
Один существует в так называемых традиционных обществах.
Другой - в обществах, переходящих из традиционного этапа в этап модерна.
На традиционном этапе в роли социальных регуляторов выступает не формализованный, изощренно-утонченный закон, являющийся предметом всеобщего почитания, а нечто другое. Относительно незамысловатое и частично неписанное. То, о чем герой Пушкина говорит: "Привычка - душа держав".
Даже на этапе модерна никто не подвергает остракизму эту самую "душу держав". Но она отдает пальму первенства почитаемому, разработанному до деталей, писанному закону. Он и становится главным регулятором жизни общества на этапе модерна. Внедрять этот регулятор иногда приходится весьма и весьма свирепыми способами. Чем занимался, например, Наполеон вместе с Жозефом Фуше, всесильным министром полиции наполеоновской Франции.
Разумеется, свирепость свирепости рознь. Из десятка свирепых диктаторов - лишь один умен и целеустремлен в степени, достаточной для того, чтобы поставить свою свирепость на службу установлению закона, а не его разрушению. Потому-то этот "один из десяти" является великим диктатором, а остальные девять - заурядными тиранами.
Кроме того, модернизационная свирепость и впрямь носит временный характер (в отличие от любой другой). Постепенно модернистский (прописанный до деталей, филигранный, донельзя рациональный) закон входит в плоть и кровь нового общества, становится его основным и всеобъемлющим регулятором.