- Видите ли, явления предстают перед нами такими, какими мы их созерцаем, а не такими, какими их сотворил Бог, - арт-критик Ромер, увидев в после Киршбоу благодарного слушателя, приступил к лекции. - Мы получили заказ от Министерства обороны и расписываем цветами и хохломскими узорами танки и гранатометы, что превращает их из оружия в артефакт. Не могли бы мы, господин посол, получить от Пентагона заказ на раскрашивание авианосца "Дуайт Эйзенхауэр" в стиле вятских игрушек? Мои люди справлялись с задачами и посложней.
В это время артель уже была готова к работе и затянула величальную песню: "То не кум, то не зять, то не сват, то не брат - то жених дорогой, он с невестой молодой…"
Бабы проворно покрывали ракету белилами. Подростки гвоздями делали прочерки, намечая контуры цветов и листьев. Крепостные художники, обучавшиеся у мастеров Федоскина, заполняли контуры алой, лазурной, золотой и зеленой краской. На глазах ракета покрывалась дивными узорами, зарослями роз, папоротников, спелых ягод. Это было чудо народного мастерства и умения. Все ликовали. Посол Киршбоу благодарил арт-критика Ромера, обещал похлопотать в Пентагоне и что-то энергично записывал.
Когда ракета от основания до вершины была покрыта цветами и напоминала огромную, стоящую среди полей хохломскую матрешку, явился сельский священник. Молоденький, рыжебородый, еще недавно атомный физик, теперь он служил Господу. В руках у батюшки было кропило и чаша со святой водой. Он стал ходить вокруг ракеты и брызгать на нее, пуская на солнце сверкающие водяные искры, приговаривая:
- Изыди, Сатана!.. Изыди, Сатана!..
Крестил ракету, изгоняя нечистую силу. В ответ из ракеты полетели населявшие ее нечистые духи. Первыми, взявшись за руки, вылетела троица - академики Келдыш, Курчатов и Королев. Все трое перебирали ногами, у Курчатова развевалась борода, а у Королева ветер задувал на спину помятый пиджак. Всех троих унесло в луга, где туманилась цветочная пыльца и кричали коростели. За ними вылетел первый отряд космонавтов во главе с Гагариным. Несмотря на печальный момент расставания, Гагарин лучезарно улыбнулся и сказал: "Поехали". Их всех унесло ветром, и они растаяли в луговом тумане. За ними вылетел Никита Хрущев, держа в руках туфлю, ту самую, которой колотил по трибуне ООН. Вслед за ним, изгоняемые батюшкой, улетали великие ученые, математики, металлурги, испытатели, каждый из которых был окружен математическими формулами, дифференциальными уравнениями, чертежами, схемами, начертаниями химических элементов. Все это кружилось, перевертывалось, улетало вдаль, навсегда пропадая среди цветущих трав.
Последним вылетал тощий, больной, с растрепанными волосами академик Кисунько - создатель противоракетной обороны Москвы. Изгнание сатаны завершилось. Удовлетворенный батюшка, внеся свою лепту в разрушение безбожного строя, удалился в родную деревеньку хлебать постные щи.
- Ну, как, господин посол, вы не устали? - любезно осведомился Есаул.
- Нисколько! - с воодушевлением воскликнул Киршбоу. - Я так люблю Россию! Хочу понять загадочную русскую душу! Но ведь "умом Россию не понять, аршином общим не измерить", не так ли?
Есаул не успел ответить. На луг с гиком выскочило трое мужиков - жилистые, кряжистые, смоляные бороды, красные рубахи. В руках топоры, зубы сверкают, сапоги в дегте. Заскакали вокруг ракеты - подпрыгивали, посвистывали, выдыхая жуткую разбойничью песню с припевом: "Эхма, Холмогоры-Хохлома!"
ЭТО БЫЛИ ПАЛАЧИ, призванные казнить ракету. Поплевали на руки, накинули на вершину веревку, поднатужились, натянули и с оханьем завалили огромную тушу. Налетели все трое, рубя топорами, сверкая сталью, гремя железом в шейных позвонках боеголовки. Голова отскочила, покатилась по лугу, ломая колокольчики и ромашки. Народ ахнул, увидев обезглавленное тулово. Палачи подбегали с разных сторон, врубались, кромсали плоть, хрустели костями, расчленяя, четвертуя, предавая мертвое тело страшной казни, как это делали их предшественники с Емельяном Пугачевым и Стенькой Разиным.
Скоро от ракеты осталась груда изувеченной материи, уродливые ребра, изломанные конечности. Палачи, потные, с мокрыми пятнами под мышками, вогнали топоры в колоду. Им подносили баклаги с пенной брагой, деревянные корытца с соленой капустой. Палачи жадно пили, проливая брагу на красные рубахи. Хватали щепотью кислую капусту, заедали, блестя зубами, стряхивая с черных бород соленье.
- Эхма, Холмогоры-Хохлома, - хмелея, произнес один, делая сапожками коленце.
И уже подбегали к обезглавленной расчлененной ракете мастера и ремесленники из артели Федора Ромера. Вырезали из обшивки веселые сувениры в виде шестиконечных звездочек, знаки зодиака, профили депутатов Государственной думы, поп-звезд и телеведущих. Потрошили боеголовку и из урана вытачивали скульптурки зверей, детские игрушки, бюстики именитых людей.
Начинался пир на весь мир.
Послу Киршбоу, как почетному гостю, поднесли деревянную братину с брагой. Он пил, нахваливал русский напиток. Давали отведать грибков, выращенных в ракетных шахтах. Салаты из морковки и свеклы величиной с небольшую избу, выросших на месте ракетных хранилищ и складов. Посол сначала отнекивался, а потом, захмелев, ел все подряд.
Когда пир завершился, и посол Киршбоу был готов спрятать книжицу с подробным описанием народных разносолов и яств, Есаул обратился к нему:
- Господин посол, вы могли убедиться, что вверенная мне Администрация держит свои обязательства перед старшим партнером США. Прошу вас, когда будете представлять записку в Госдепартамент, отметьте это обстоятельство и скажите, что мы готовы идти гораздо дальше. А именно - позволить американской морской пехоте установить контроль над российскими атомными станциями и другими объектами. Пусть госпожа Кондолиза Райе знает о моей лояльности. Мы бы смогли хорошо работать вместе.
- Я подумаю, Василий Федорович, - важно ответил посол. - Всё, что я сейчас видел, впечатляет.
В этот миг к послу подошла маленькая прелестная девочка в долгополом платье. Она была послана арт-критиком Федором Ромером, протягивала послу Киршбоу вырезанный из урана бюстик Джорджа Вашингтона.
- Нате на память. Дядечка Жора холесенький, добленький!
Посол Киршбоу извлек из кармана счетчик Гейгера, тронул безделушку. Прибор страшно затрещал и замигал.
- Спасибо, деточка. - Посол погладил дарительницу по русой головке. - Играй сама на здоровье.
Там, где лежали останки ракеты, вовсю орудовали крестьяне из соседних деревень. Разбирали титановую обшивку на корыта для гусей и свиней. Тащили обтекатели, чтобы крыть ими крыши дворов и сараев. Шпангоуты и опоры пригодятся на огородах, при сооружении заборов. Пора было возвращаться на корабль.
- Хочешь поехать с нами, милая девочка? - спросил Есаул, беря на руки маленькую крестьяночку. - На кораблике хорошо, интересно.
- Хотю, - согласилась малютка. - Колаблик холесенький, добленький.
Они возвращались на теплоход, усевшись в катер. Есаул держал девочку на коленях, загораживая от ветра, чтобы ее не продуло. На берегу, где еще недавно возвышался сияющий столп ракеты, теперь валялись бесформенные остатки с торчащими ребрами и позвонками. Словно на этом месте умер последний динозавр. Со всей округи с неистовым карканьем слетались вороньи стаи расклевывать падаль…
Даниил Торопов АПОСТРОФ
Юлиус Эвола. Лук и булава; пер. В.Ванюшкиной. - СПб.: Владимир Даль, 2009, 384 с.
Выход этой книги в конце шестидесятых для автора был ответом на многочисленные вопросы, которые вызвала его предыдущая работа "Оседлать тигра". В России публикация "Лука и булавы" вызвала не менее ожесточённую полемику, причём в лучших традициях отечественной интеллигенции. Барона на тот свет отправили "обвинение" в том, как он страшно далёк от народа, который знать не знает про горний мир, шамбалу и топор Парашурамы. Всё недовольство основывалось на убеждённости в тотальности сего мира. Однако его шатающиеся основы очевидны уже многим закоренелым сторонникам модерна.