Эссе, написанные ещё в тридцатые, книгой стали в 1968 году, получив новую редакцию, с добавлением актуальных тем. Это своеобразная картография "аномалий и извращений", современных Эволе. Разрушительные тенденции, явления и их истоки - от культа иррационализма и господства вульгарности до сексуальной революции. Как заметил автор обширного и компетентного предисловия Глеб Бутузов: "Генеральным направлением наступления выступает современная парадигма как таковая, и соответствующая ей цивилизация в противопоставлении миру Традиции и его основополагающим принципам".
В шутку и всерьёз говорилось, что весь корпус текстов Мишеля Фуко - подстрочный комментарий к работе Ницше "К генеалогии морали". По аналогии, можно сказать, что Юлиус Эвола - это комментарий к миру Традиции в столкновении с современностью.
Что, видимо, и вызывает раздражение: "шумим, братец, шумим", а тут - циклы, касты, Империя. Когда "освобождался" коллективный Маркузе, барон вопрошал - куда и зачем? Сегодняшний кризис новых левых - прекрасный показатель, что критика Эволы была более чем адекватна.
И почему энергичные усилия по "расколдованию мира" привели ко всё большему закабалению человека?
Но в отличие от многих авторов, заход которых направлен на "здесь и сейчас", но на выходе даёт умозрительный и неочевидный результат, Эвола при всей "высоте полёта" внимательно и аккуратно работает с конкретными предметами. И, несмотря на внешнюю категоричность, он скорее задаёт вопросы, формулирует недоумение. Прежде чем предлагать лекарства, крайне важно зафиксировать болезнь. Ибо то, что кажется естественным ходом вещей при внимательном рассмотрении предстаёт как извращение, выворачивание наизнанку подлинного смысла.
"Происходит особая подмена - "мифичность" приписывается древнему человечеству, якобы жившему и действовавшему, подчиняясь простым иррациональным и выдуманным комплексам, тогда как истина, напротив, заключается в том, что если подобное "мифическое" - в отрицательном смысле - человечество когда-либо и существовало, то это, безусловно, современное человечество. Именно все эти громкие слова с большой буквы - Народ, Прогресс, Гуманизм, Общество, Свобода и.т.п. оказали чудовищно возбуждающее воздействие на огромные массы и вызвали почти полный паралич способности к ясному критическому суждению у отдельного индивида, что имело поистине катастрофические последствия".
Один из глупейших наездов на тексты Эволы - "это не философия". Могу успокоить критиков: Юлиус Эвола никогда особо не претендовал на "звание" философа, как традиционалист относился к нему скорее скептически.
Эвола не задаёт читателю интеллектуальный кроссворд. Но при простоте и ясности изложения тексты Эволы требует внимательного прочтения, знания контекста. Многие критические выпады сегодня звучат привычно, но это не отменяет их ценности и значения мыслителя, в числе первых, углядевшего грядущие провалы.
Барон совершенно не стремится понравиться, обаять. Он ясен, но суров. Множество авторов антибуржуазного толка стремится завоевать обожание, заигрывая и подмигивая. Эвола строг даже со своими. Но притягателен для получившего порцию сомнения в основах окружающего мира. Возможно, для того, чтобы читать Эволу, надо быть уже немного эволаистом. Сам Эвола предупреждал, что всякие рассуждения о Традиции, выводы, параллели, оценки по-настоящему доступны только тем людям, которые обладают духовной интуицией.
Для Эволы современный человек фактически сродни Ихтиандру из популярного фильма, когда того запихнули в бочку с затхлой водой, и у человека-амфибии атрофировались лёгкие: "Мы отдаём себе отчёт в том, что для многих читателей будет довольно сложно понять вышесказанное, поскольку речь идёт о давно утраченных перспективах, чуждых текущей "культуре". Попробуй тут объяснить, что важнейший тезис традиционалистов - множественность состояний бытия: "из которых человеческое состояние является только одним из возможных. Однако следует также принимать во внимание то, что существуют не только высшие, но и низшие состояния, сравнительно с тем, которое определяет обычную, нормальную человеческую личность".
Есть ещё один важный момент. Бесполезно ожидать от чтения "Лука и булавы" какого-то "накопления" смысла. Эвола - большой эрудит, его исследования о традициях и учениях почти каноничны. Но как мыслитель-критик он не предлагает что-то приобрести, читая его, скорее избавляешься от наносного, налипшего, вменённого. Современность внутри тебя ревёт, сопротивляется, истерит. Юлиус Эвола продолжает наносить удары.
В ПОИСКАХ СВЯТОСТИ «Круглый стол» экспертов по роману Александра Проханова «Виртуоз»
Андрей ФУРСОВ, историк.
Недавно в стенах своего Экспериментального Творческого Центра Сергей Кургинян устроил обсуждение романа Александра Проханова "Виртуоз", взглянув на него через призму современной социально-политической реальности. Тогда у нас появилась ответная идея: рассмотреть русскую реальность сквозь призму романа "Виртуоз". Взглянуть на роман глазами политтехнолога, криминолога, политолога, социолога и историка. И попытаться понять, что же такое постсоветское общество в контексте русской истории, русской метаистории.
Александр ПРОХАНОВ, писатель.
Актуальная история, которая на наших глазах протекает в этом нашем двумерном пространстве, она дана нам в неполном виде. Конечно, существует масса исторических тайн, тот самый конспирологический фон, который так никогда и не будет вскрыт. Но дело в другом: история протекает далеко за пределами земного существования, в какой-то трансцендентной реальности, где вращается ее полный, не двумерный, объем. Художник, в отличие от историка, окруженного и ограниченного методологической культурой, благодаря своей фантазии может подняться в эти метафизические сферы, в сферы объемов, в эти консилиумы смыслов, и там попробовать обнаружить большую историческую полноту, а потом вернуться сюда с этими добытыми знаниями. Отсюда романная, метафизическая история, которая не совпадает с нашей двумерной историей. В романе, мне кажется, я нащупал метаисторическую формулу, где соединяются фигуры Сталина и Николая Второго. Все наши газетные "завтрашние" попытки соединения красного сталинского и белого романовского периодов заканчивались неудачей, поскольку мы брали не те точки отсчета. Мы брали две кромки смыслов, которые между собой не соединяются, отторгают друг друга. Грубо говоря, объединение Фрунзе с Врангелем могло закончиться только неудачей. Эти враждебные кромки по-прежнему пылали, не желая соединяться. А вот Николай Второй, чье окружение пестрело республиканцами, демократами, августейшими любителями носить красные банты, был, по сути, последним монархистом, он уходил, будучи последним адептом монархической идеи. Он ушел на свою Голгофу, и, в конце концов, был причислен к лику святых, обретя метафизическую полноту. А Сталин, по сути, был первым монархистом и первым новым монархом. И после 1945-го года он стал в каком-то смысле и помазанником, соединив воедино народ, освятив себя и страну Победой. И мне кажется, что метафизическое соединение - последнего и первого монархиста, последнего и первого монарха, освящение этого соединения святостью привело бы к интегральным результатам.
Александр НАГОРНЫЙ, политолог.
Для меня, как для политолога, важна политологическая и политическая составляющая этого романа. Мне представляется, что роман скользит хоть и близко к поверхности нашей действительности, но все равно в нем доминирует гротескная составляющая, что мешает нам разглядеть картину текущего момента и увидеть некие перспективы. Впрочем, на страницах романа мы можем встретить целый веер идеологических типажей, обнаружить набор тенденций, определяющих, на сегодняшний день, развитие российского общества. Лично мне в романе не хватало того, что мы обычно называем народностью. Фигура главного героя при всей своей посконности не отображает, на мой взгляд, типаж русского, постсоветского человека, весьма далекого от проблем монархии и православия. Ведь существует некая непознанная необходимость увидеть, почувствовать коллективное бессознательное народа. О народе можно было бы сказать более жестко и более комплексно. Ведь народ наш охотно воспринимает все отвратительное, что происходит в обществе, и, как говорил товарищ Пушкин: безмолвствует. Исследуемая в романе монархическая модель, и если ее прикладывать к будущему России, вполне может стать бомбой для нашего государственного организма. Для тех, кто работает на дальнейшее расчленение России, на распад государства ультранационалистическая идея в монархической оправе - это то, что нужно! Внедрение такой модели еще больше отвратило бы широкие слои населения от государства, и привело, в конечном счете, к гражданской войне.