Безымянная дивизия СС тут перепутана с конкретной 45-й пехотной дивизией вермахта. Крепость перемещена из Белоруссии к стоящему на польско-украинской границе Перемышлю. Последний защитник Бреста, по которому имеется точная информация, - крещёный татарин, капитан Пётр Гаврилов. Наконец, эпизод с отдачей чести ослепшему воину, словно переписан из повести Бориса Васильева "В списках не значится".
Неудивительно, что опирающиеся на столь достоверные материалы граждане, чтобы доказать свою правоту в исторической дискуссии вынуждены обращаться к парламентариям и прокурорам.
Евгений Головин АЙВЕНГО
Герой, созданный воображением Вальтера Скотта, может считаться мифическим героем в той же степени, как мистер Пиквик Диккенса или Шерлок Холмс Конан Дойла. Мифический герой - тот, кто обращен к нашей душе не в смысле воспитания, ибо душу воспитать нельзя, а в качестве парадигмы, то есть звезды животворного света. Небесная субстанция души (в отличие от субстанции рациональной, анимальной и вегетативной) пронизывается светом, который не теряется, не поглощается и не гаснет, но остается навсегда, независимо от жизненных условий, характера, локальных или глобальных катастроф. В этом смысле миф мифу рознь. Мифы о Геракле, Ахилле, Орфее, Язоне отдаленно сказочны, давным давно потеряли животворный свет и обрели общую занимательность для культурных людей. Мифический принцип перешел в высоко романтическую литературу типа Вальтера Скотта, Байрона, Гюго, Понсона дю Террайля, в новое время к Конан Дойлу и Рафаэлю Сабатини. Можно сравнить Айвенго с капитаном Бладом, но отнюдь не с Ахиллом или с Энеем. Мы в лучшем случае преклоняемся перед героями древности, они доходят до нас как блики крайне далеких и недостижимых звезд качественно иной вселенной, тогда как Айвенго или капитан Блад, несмотря на разделяющие их столетия, несравненно ближе нам, как парадигмы животворного света. Разные эпохи только формально переходят одна в другую, образуя общее течение человеческой истории, на самом деле они хаотичны, непоследовательны, сталкиваются и уничтожают друг друга, так что легче представить себе историю горностаев, нежели людей. Нас сближают общие понятия, но не смысл этих понятий. "Дама", "любовь", "джентльмен", "победа", "слава", "богатство", "бедность", "честь", "благородство", "великодушие" понимаются каждой эпохой настолько по-разному, что только живущий в ту или иную эпоху может уразуметь их временный смысл. Марк Твен заметил, что если бы леди Ровена и Айвенго заговорили бы привычным языком, то покраснел бы современный грузчик. Типично американское замечание человека, верующего в прогресс и школьное воспитание. В своем романе "Янки при дворе короля Артура" Марк Твен вообще умудрился сотворить из благородных рыцарей Круглого Стола какие-то сорняки позитивизма: его "рыцари" в полном вооружении разъезжают на велосипедах, (ибо лошади слишком дороги), обмениваются скабрезными анекдотами, устраивают забастовки и революции, пытаясь приблизить блаженное новое время.
Вальтер Скотт чужд позитивизму, ему скорее близка наивная патриархальность. Саксонские рабы всецело преданы своим хозяевам, полностью разделяют их убеждения, не задумываясь готовы отдать за них жизнь. Они не чужды солёным шуткам, вольным разговорам, простым нравам, дружеским потасовкам, но знают свое место и привержены старинным саксонским обычаям.
Англия, конец двенадцатого века. Король Ричард Плантагенет, известный по прозванью "Львиное Сердце", отправился в крестовый поход с лучшими сподвижниками: поначалу дела шли неплохо, была отнята у султана Саладина важная крепость Сен-Жан д»Акр, затем счастье изменило крестоносцам - они потерпели несколько крупных неудач, пришлось возвращаться на родину, кто как может, а сам король Ричард попал в плен к австрийскому эрцгерцогу.
Этим не преминул воспользоваться принц Джон (будущий король Иоанн Безземельный): с группой своих сторонников он решил захватить власть. Его поддерживали рыцари норманны, которые предпочли спокойную жизнь в Англии тяготам крестового похода, значительная часть духовенства, орден тамплиеров и недовольные Ричардом дворяне. Простой народ (в основном саксонцы - коренное население) в общем и целом стоял за Ричарда, законного короля. Саксонские дворяне (таны), не имея возможности восстановить свою династию, тоже склонялись к Ричарду, ибо принц Джон, корыстный честолюбец, был известным притеснителем саксонцев.
Такова историческая линия романа. Айвенго, сын знаменитого поборника саксонцев и ненавистника норманнов Седрика Сакса, тайно возвращается в дом родителя. Тайно, поскольку заслужил недовольство отца участием в крестовом походе, но главное - своей любовью к воспитаннице Седрика, леди Ровене, происходящей по прямой линии от саксонского короля Альфреда. Седрик мечтал выдать ее замуж за другого потомка Альфреда - Ательстана и, таким образом, возродить саксонскую династию. Но, увы, леди Ровена, благородная красавица, терпеть не могла увальня и обжору Ательстана и отдала свое сердце красивому и доблестному Айвенго. Главные герои - Ровена и Айвенго - набросаны поверхностно, изящно и элегантно: во-первых, к чему детализировать идеальные фигуры, во-вторых, не углубляясь в психологию, автор хочет представить нам благородство, самопожертвование, доброту, храбрость в напряженном действии, в рискованных ситуациях, оставив описательные подробности юмору, забавам, комическим положениям, нелепостям, промахам, персонажам второстепенным, "людям вообще".
Поэтому столь увлекательны оппозиции между безупречностью Айвенго и надменностью тамплиера Бриана де Буагильбера, жадностью богатого еврея Исаака и милосердием его дочери Ревекки; удалью и пьяной наглостью брата Тука и снисходительным дружелюбием короля Ричарда; уморительными выходками шута Вамбы и угрюмой серьезностью его друга свинопаса Гурта.
"Айвенго", прежде всего, рыцарский роман, хотя и заполненный массой комических, остроумных, двусмысленных пассажей. Герои не встречаются с драконами и великанами, но человеческие коллизии и междоусобицы зачастую ничуть не уступают напряженностью конфликтам легендарным или сказочным. Роскошный рыцарский турнир блистает мастерски сработанными доспехами, дорогими конями, пестрит драгоценными камнями и шелками, парчой и бархатом дворянских нарядов. Духовенство разодето не менее пышно.
Победителю дано право выбрать среди присутствующих дам "королеву красоты", потому поединки проходят страстно и порой жестоко. Здесь второй раз судьба сталкивает Айвенго и тамплиера Бриана де Буагильбера. Первый раз они встречались в Палестине на турнире, устроенном после взятия крепости Акра, когда сэр Бриан проиграл, по его словам, "случайно, по вине своей лошади". Такая же незадача постигла его во второй раз: в отчаянной схватке с Айвенго лопнула подпруга у боевого коня и сэр Бриан оказался на земле. "Мы еще встретимся", - злобно сказал он.
Причины вражды Буагильбера и Айвенго не объясняются в отличие от климата вражды норманнов и саксонцев, ненависти принца Джона к брату, общей неприязни к евреям, отрицательного отношения к тамплиерам и т.д. Роман полон негативами разного плана - личными, сословными, национальными, что Вальтер Скотт считает типичным для тогдашней эпохи. Алчность, честолюбие, сладострастие, лесть ради выгоды находят свои мишени так же точно, как стрелы Робин Гуда - свои. "То я поганый еврей, - жалуется Исаак, - то великодушный благодетель, который не оставит ближнего в беде."
Но вернемся к взаимной ненависти Буагильбера и Айвенго, поскольку она касается главного мифа романа и рыцарства вообще. Это миф о чести. Если Айвенго - воплощение чести, то Буагильбер, несмотря на свою храбрость и воинское искусство…
Честь отличает рыцаря от обычного воина или простолюдина. Честь тесно связана с традиционным четырехчастным разделением души на небесную, рациональную, животную и растительную. Честь присуща человеку изначально. Если человек смолоду проявит себя таковым, она символически подтверждается посвящением в рыцари и золотыми шпорами. Она означает не только наличие небесной части души (anima celestis), что необходимо каждому духовному лицу, но гармонию этой части с другими, гармонию, основанную на первичности и верховенстве неба над землей. Проще говоря: человек чести безусловно верен своему слову, своей даме, своему суверену; он ценит роскошь, но равнодушен к ее отсутствию; он любит хорошую еду, пригожих девиц и деньги, но знает, что его жареный фазан всегда может улететь с блюда, девица стать безобразной старой ведьмой, а деньгам ничего не стоит обернуться осенними листьями. Это пример гармонии небесной и рациональной души. Гармония сия (если это гармония, а не просто желание) распространяется на более низкие сферы души (анимальную и вегетативную), придавая человеку совершенную цельность. В отличие от монаха, рыцарь не презирает ни жизни, ни плодов земных. Презрение само по себе заслуживает презрения, полагает рыцарь - подобная максима освобождает от излишней привязанности и от аверсии, то есть отвращения к жизни. Когда Айвенго попадает в дом своего отца к изобильной вечерней трапезе, он замечает несчастного еврея, голодного, истерзанного грозой, которого даже слуги не пускают сесть за стол, умышленно раздвигая локти. "Садись старик, - говорит Айвенго, - моя одежда просохла, а ты устал и голоден". Айвенго, вероятно, разделяет предрассудки своей эпохи, но для него, прежде всего, важно помочь слабому и голодному старику. Когда сэр Бриан приказывает своей мусульманской челяди на рассвете схватить старика (это был богатый еврей Исаак ) и отвести в замок своего приятеля, барона Фрон де Бёфа, Айвенго спасает Исаака своевременным предупреждением. На протяжении всего романа Айвенго ведет себя, как человек высокой рыцарской чести. Когда раненый и бессильный он лежит в осажденном замке Фрон де Бёфа, то говорит ухаживающей за ним дочери Исаака, доброй и милосердной Ревекке, испуганной кровавой бойней: "Ты не христианка, милая Ревекка, не понимаешь, что рыцарские понятия учат нас ценить жизнь несравненно ниже чести. Рыцарь может быть убит, но над его останками, над развалинами его замка солнце чести никогда не погаснет".