Выбрать главу

Так что эту книгу Владимира Губарева стоит не только прочесть, но и постоянно держать под рукой - столько в ней поистине бесценного "первичного материала". А я уповаю на то, что фраза "Россия - ядерная держава", никогда не окажется дополненной словом "была". Во всех смыслах этого дополнения. Была державой… Была ядерной… Была Россией…

Анастасия и Борис Белокуровы ЦАРЬ ПЁТР

"Царь" (Россия, 2009, режиссер - Павел Лунгин, в ролях - Петр Мамонов, Олег Янковский, Юрий Кузнецов, Александр Домогаров, Алексей Макаров, Иван Охлобыстин, Алексей Франдетти, Вилле Хаапасало)

"Царь Иван ударил жезлом царевича, который, падая, задел такой ящик, в котором ставят сразу несколько икон, которые изображают разных святых, которых церковь считает праведниками".

В.Ардов. "Исторические романы"

В полумраке зловещей башни истово молился русский царь Иоанн IV (Мамонов). Перечитывал Апокалипсис, надрывно кричал что-то нервное, иcступлённо крестился. А тем временем, за стенами Кремля, по грязному снегу летел отряд опричников во главе с Басмановым (Домогаров). Пропадали в дыму пожарищ замшелые деревеньки, падали церкви, гибли люди.

Спаслась одна лишь блаженная сирота Маша. Её, загнанную одержимыми "псами государства", спрятал под полстью в санях, настоятель Филипп (Янковский), едущий из Соловецкого монастыря в Москву. Царь Иоанн призвал друга детства к себе, дабы поставить его во главе обезглавленной Церкви. Ведь митрополит Афанасий сложил с себя сан, не в силах взирать на карательные методы "борьбы" с русским народом. Народ как стадо непотребно мычал, ползал на коленях, принимал горячее участие в бесовских крестных ходах, устраиваемых самодержцем. А в подвалах, с лёгкой руки Малюты Скуратова (Кузнецов), с муками, отправлялись на тот свет ни в чём не повинные "заговорщики". По-европейски культурный Филипп пытался вразумить Иоанна: "Прекрати, государь!", но в ответ только слышал юродствующий хохот царского прихвостня инока Вассиана (Охлобыстин). Опричники недовольны новым митрополитом. Над головой священнослужителя сгустились тучи.

***

1565 год. Уже освобождены Казань и Астрахань. На время отброшены вспять ливонцы: Юрьев и Колывань в руках русских. И уже год, как ближайший соратник царя князь Андрей Курбский перебежал к литовцам. Иоанн отскорбел своё по любимой жене Анастасии, отравленной боярами, и женат на черкесской княжне Марии Темрюковне (Рамиля Искандер). Но режиссёру Лунгину нет дела до истинного положения дел: в его картине исторический фон принципиально игнорируется.

Нет там и бояр как таковых - автор предпочитает сделать вид, что боярского заговора не было вовсе. Его задача - показать, что на Руси в те времена правила кучка садистов во главе с маньяком. И угодить цивилизованному Западу, на который всегда ориентировался Лунгин, постоянно таская свои картины в Канн. Вот они - очередные дикие азиаты, "скифы", заставляющие трепетать от ужаса цивилизованные души! Недаром противостояние царя и священника более походит на диалог Азии и Европы в исполнении Дугина.

Столь же нарочито бедно показана Москва - малюсенький городок посреди лесов. Среди жалкой толпы носятся несколько опричников во главе с Марией Темрюковной, более походящей не на царицу, а на подружку еще одного маньяка - героя Евгения Миронова в "Охоте на пиранью". Венчает это великолепие отвратительно-утомительная музыка композитора Юрия Красавина, призванная подчеркнуть драматизм. При этом снят фильм очень прилично, ведь снимал его никто иной, как Том Стерн - оператор Клинта Иствуда.

Но пока у себя дома Иствуд хранит традиции старой доброй Америки, российский режиссёр устремляется в глубь веков нашей страны. Обличать пороки которой считает себя призванным свыше. После того, как Православная церковь одобрила "Остров", Лунгин решил, что ему всё дозволено. И тут же доказал, что вопросы религии для него - что бирюльки на Сорочинской ярмарке. Что он не просто ничего не смыслит в православной культуре, но и допускает показ вещей, от которых верующий человек воистину содрогнётся. А неверующий и вовсе будет утомлён "христианской символикой". В картине есть эпизод, где русский отряд сражается с поляками, битва происходит на мосту. Один из героев бросается вниз и рубит балки. Еще один удар топором - и мост рухнет. Но вдруг блаженная девочка (символизирующая собой Святую Русь) пускает по воде икону Божией Матери. Образ подплывает к столбу, касается его - от этого "чуда" и происходит обвал: поляки россыпью падают в воду, сражение закончено, русские победили. Эта сцена, пародирующая явление русских икон Богородицы, приплывших по воде, непереносима для православных.

Еще один перл - строительство Иоанном нового Иерусалима, в котором есть только вход, а выход отсутствует. Именно в эти ворота в случае Страшного суда должен войти Христос, чтобы уже никуда не выйти. Остаться с Иоанном "спасаться" во дворце на веки вечные. Сильный до идиотичности драматический ход.

Столь же жутким выглядит эпизод, в котором Скуратов требует, чтобы монахи выдали ему тело убиенного им митрополита Филиппа. Согласно историческим фактам, Филипп был спокойно погребён на монастырской земле, и спустя годы его мощи были прославлены Православной церковью. Однако Лунгин вводит в картину чудовищный, спекулятивный "момент истины": монахи отказывают опричникам и вместе с телом мученика сгорают заживо в деревянной часовне. Нарочито картинно падает наземь колокольня с крестом. Режиссёр попросту отказывает святому в последующем прославлении - вместо мощей остаётся лишь пепел. После таких выплесков "духовности" от Лунгина можно ожидать, что в своём следующем фильме он осмелится показать зрителям, как нарисованный на компьютере Святой дух сходит в алтаре на хлеб и вино во время литургии. С него станется. И нельзя не вспомнить слова Жана-Люка Годара: "Стоит один раз увидеть, как этот самый русский, Лунгин, поедает свой утренний йогурт в каннской кафешке, чтобы удостовериться: перед нами прохвост".

Режиссёрские амбиции ведут автора еще дальше. В ряде сцен он "играет" с фильмом Эйзенштейна, выворачивая наизнанку знаковые эпизоды советского киношедевра. Но профиль Петра Мамонова, увы, - не профиль Николая Черкасова, который жил в иную эпоху и не опускался до еретических подражаний компьютерному Горлуму.

***

Интерес к русской истории не спадает. И, конечно, фильм Лунгина будет востребован, хотя едва ли останется в Вечности. Что же касается "продвинутой" молодёжи и эстетов, питающихся авангардом, то они пойдут на "Царя" исключительно ради исполнителя главной роли. Его зовут Пётр Николаевич Мамонов. Неистовый танцор, "русская галлюцинация", фанатик биоэнергетики, плюшевых диванов и Герцена, главный человек в "Звуках Му". В той московской группе, которую даже как-то неловко называть легендарной, любой эпитет будет лишь принижением. Повзрослев и одумавшись, назвав свой прежний образ жизни "скотоподобным", "Николаич" принялся открещиваться от рока. Это путь многих. И это верный путь, "война - дело молодых".

Человек, как принято говорить, сложной судьбы, Мамонов всегда выбирал для реализации своего дикого дара самые опасные и кривые трассы. Не стал исключением и его медленный дрифт в большое кино.

Все помнят, что впервые Мамонов явил себя на экране в "Игле" Нугманова. Милый студенческий капустник, лёгкий молодёжный боевичок-пустячок. Народ валил на "Иглу" валом (успешнее, кажется, прокатывалась лишь "Интердевочка"), но вовсе не по причине особых красот киноязыка, а из-за народного героя, "чемпиона СССР по карате" Виктора Цоя и, конечно, для комплекта, "Пети - отца родного". Подобные "Игле" буфф-гиньоли легко могли бы вылиться в серию, даже традицию, но гибель Цоя пресекла её в зародыше. Тем временем Петра заметил Павел Лунгин. Так начался "Такси-блюз". И всё, что это повлекло за собой.

В 1990-м нам довелось побывать на предпремьерном шоу-показе ленты. На этой церемонии никто особо не церемонился. Пётр Николаевич, вращая глазами и аккомпанируя себе на акустике, орал про помоечную Наташу и странную встречу с лесным лосём. Кворум, на три четверти состоявший из пёстрых попугайчиков-панков, неистовствовал. Вся вакханалия закончилась хоровым исполнением "Мусорного ветра", хита группы, ещё недавно стыдливо обозначавшейся как "Крем". Наступали последние времена, и каждый спешил урвать своё. Про кино здесь никто и не вспоминал, кино было приправой к более жарким аттракционам.