Я же не могу так написать про Кургиняна. Потому что очень хорошо к нему отношусь.
Или - что я могу сказать про виртуозное умение Сергея Ервандовича, прочитав семь слов на сайте "АПН Северо-Запад", написать диссертацию на тему "Выпадение АПН Северо-Запад из культуры как предпосылка консенсуса Юргенса-Белковского"? Вот вы, может, не верите, а я про это в газете "Завтра" читал. На полном серьёзе.
Традиционный читатель, конечно, вряд ли поймет, при чем здесь Юргенс с Белковским и откуда берется их консенсус. Я это, признаться, тоже понимаю не до конца. Но рискну предположить. Сергей Ервандович, допустим, просто знает, что какой-нибудь староплощадной начальник не любит Юргенса и Белковского одновременно. А также и последовательно. Никаких других оснований для их консенсуса - равно как нарочитого упоминания его на огромной полосе "Завтра" - не существует. Вот вам и вся культура с последующим выпадением из неё.
И что же - я должен сказать, что такой плодовитый публицист, как Сергей Кургинян с опасной скоростью теряет ощущение языка? Например, когда совершенно не чувствует откровенной двусмысленности пассажей типа: это мне, замшелому, всё содержание да содержание ("Завтра", 2009, N 29,). Здесь ведь - прямая отсылка к бессмертному щедринскому: "поступив на содержание к содержанке, он сразу так украсил свой обывательский формуляр, что упразднил все промежуточные подробности".
Вот всего этого я, конечно, писать не хотел и не собирался, но, в конце концов, кто-то же должен был это сделать.
ЗАПРЕТНЫЕ СЛОВА
Неправда, что в России ныне нет свободы слова.
Напротив - может быть, никогда в русской истории у нас не было такой свободы слова, как сегодня. Можно говорить все что угодно: слова потеряли силу. Девальвировались. Обесценились. Раньше стоили, может быть, $1 000 за баррель. А сейчас - доллар за тонну в базарный день.
Владимир Путин, когда был президентом, восемь с половиной лет подряд говорил, что нам нужно "слезть с нефтяной иглы". И все эти восемь с половиной лет принимались только решения, усугублявшие зависимость России от этой самой нефтяной иглы. И содержимого соответствующего шприца.
Россия восстановила свое влияние в мире - много лет говорили почти все и почти везде. И продолжают говорить, хотя Россия полностью потеряла влияние даже на просторе своей бывшей Империи.
И так далее - примеров не счесть.
Позднероссийская власть денег, она же монетократия - освободила слово, умножив его на нечто, близкое к нулю. Кто сказал, что мы обречены молчать? Мы обречены говорить. Но нас некому слушать. Мы обречены писать, но некому нас читать.
Что ж - пошлем привет царю Мидасу: наши желания исполнились. Мы хотели свободы слова, и мы ее получили.
Когда слово в России было запретным и дефицитным, как черная икра XXI века, когда за него сажали и убивали, когда слово гремело оружием и вызывало привыкание, как наркотик, - тогда-то оно ценилось. И Солнце останавливали словом, и куда-то бросались гроба шестеркою дубовых ножек и т.п.
Потом мы вошли в эпоху перепроизводства слова. Когда за слово даже в морду никто уже не даст. Нет, кто-то даст. Человек из Чечни, например. Потому что в Чечне тотальной власти денег не наступило. Нет, конечно, деньги там тоже очень важны. Но там еще важна сила. А слово - составная часть силы. Так уж повелось из традиционных эпох.
В основной, материковой России слово потеряло силу, как соль. И перестало быть частью силы. Кричи, ори - не слышат; мертвецы - не слышат.
Меня часто спрашивают: "А как же это они тебе разрешают такое говорить?" Отвечаю: говорить вообще можно всё. Если к разговору не прилагается, как минимум, миллиард долларов. А у кого нет миллиарда, те, как сказал один из идеологов правящей российской Системы девелопер Полонский, могут идти в одно мягкое место.
Чтобы слово снова начало расти и приобрело хоть какую-то силу, его надо сначала запретить. Хотя бы - с помощью главного санитарного врача Геннадия Онищенко. Который мог бы найти в определенных словах очертания свиного гриппа и сенной лихорадки.
Нет, не совсем запретить. Скорее, ограничить оборот. Чтобы те или иные слова использовали только люди со специальными разрешениями. Лицензиями на убийство.
В первую очередь - надо ограничить свободный оборот слов, уже доведенных почти до полной потери истинного значения. К числу таких слов относятся, безусловно, "модернизация" и "развитие".