Но проходит время и оказывается, как в случае с Энди Уорхолом, или с Эдуардом Лимоновым, или Александром Солженицыным (осознанно привожу разные примеры), именно эти выходцы из большого народа побеждают тот или иной "малый народ", владеющий дискурсом.
Думаю, уже недалеко то время, когда и книги Александра Потёмкина прорвутся сквозь "левоеврейский гомосексуально-порнографический" заслон. По крайней мере, психология наркотизированного сознания, разобранная так художественно достоверно, мне не встречалась ни в нашей, ни в мировой литературе, ни у Егора Радова, ни у Аллена Гинзберга.
А навстречу кумарному от опия Петру Петровичу Парфенчикову с его мистическим профессором Евгением Кошмаровым, решающим проблемы изменения русского сознания с помощью генных добавок от разных рас, двигался по сюжету романа поток разнообразных малых и средних начальников, пробирающихся из Сибири в Москву вороватых Ефимкиных, натыкающихся там в Москве на куда более разбойных Картузовых. И весь этот хаос - не строительства, не развития, а постоянного потребления, развлечения, расхищения вовлекал в свою воронку великую когда-то страну. На фоне всех этих несунов тихие мечтательные наркоманы, уходящие в своё небытие, и при этом всё-таки рождающие некоего нового мирового русского человека, становятся даже какими-то созидателями обломовского типа. Да и автору романа они милее, чем сатирические персонажи жадных, не останавливающихся ни перед чем дельцов разного толка.
Можно читать роман "Кабала" как пародию, можно как едкую сатиру, можно, особенно учитывая финал, как утопию. А можно читать как слепок самой жизни, давно уже кумарящей всех нас, уводящих в пустоту с какой-то мистической надеждой. Нас всех и ждёт давно уже смерть в райском аду. Только вместо выращиваемого мака у нас ещё более легко добываемая нефть; сидя на ней и вовсю дыша газом, мы мирненько отправляемся в небесную "Кабалу".
Дмитрий Колесников ПОЭТ НАРОДНЫЙ К 95-летию Виктора Бокова
Поэзия моя не модна,
Я это знал.
Зато она
насквозь народна.
Я всё сказал!
Виктор Боков
19 сентября замечательному русскому поэту Виктору Фёдоровичу Бокову исполняется 95 лет…
Вспоминаются золотое счастливое детство, белорусский уютный посёлок Давыдовка, почему-то дождливый серенький летний день и старенький морщинистый дедушка, бойко играющий на баяне огрубелыми от каждодневной работы пальцами и старательно выводящий тоненьким сипловатым тенорком:
На побывку е-едет
Молодой моряк,
и далее - уже гуще, басовитей:
Грудь его в медалях,
Ленты в я-а-ко-о-ря-ах.
Песенность у Бокова - не искусственная, не наигранная, под стать нынешним попсовым сочинителям бездарных стишков-песенок с донельзя примитивной и грубой мелодией, а принципиально иная - искренняя, щемящая, пронзительная, идущая из самого горящего сердца поэта. Она вошла в сознание стихотворца с молоком матери, которую Виктор Фёдорович считает "неистощимым кладезем народного слова" и которая, по собственному поэтическому признанию Бокова, "качала" каждую его строку, с живописными картинами вдохновенного крестьянского труда и быта родной деревни, с гармоничной музыкой работы и стучащим татакающим ритмом молотьбы. И недаром Борис Пастернак, услышав раннее боковское стихотворение "Загорода", написанное молотильной дробью ("По твоим задам Проходить не дам Ни ведьме, ни лешему, Ни конному, ни пешему…"), справедливо заметил автору: "Это у вас от природы. Цветаева шла к такой форме от рассудка, а у вас это само собой вылилось" ("Наш современник", 2004, N 9).
Глубинной природной народностью дышат и поздние стихи поэта. Смутные горбачёвско-ельцинские времена, когда горстка предателей вероломно распяла Россию, сделав её прислужницей Запада и лишив её жителей могучей национальной идеи, отозвались в чутком сердце тонкого лирика незаживающей болью, отчаянно кричащей в пламенном надрывном стихотворении "Клеветникам России":
Кудри кипрея растут не на Капри,
Звон зверобоя
звенит не в Севилье.
Это родная Россия - не так ли?
Вы, надеюсь, её оценили?!