- Думал на эту тему, - отвечает Рукавишников. - Думал бы и дальше, если бы была в этом хоть какая-то потребность. Мне бы хотелось быть в роли того башмачника, кому приносят кожу и размер, а он говорит: "Приходи через неделю!" Всё можно сделать: и мобили, светящиеся и вертящиеся, и инсталляции. Здесь для фантазии огромный простор. Как вариант мне, к примеру, нравятся среди суперсовременной среды элементы неоантики. Или, наоборот, когда в старинном интерьере вдруг возникает современная, формалистская деталь…
По ходу неспешной беседы постепенно до меня начинает доходить, что напротив меня сидит один из самых ярких и, пожалуй, самый успешный монументальный художник современности. Рукавишников, человек стремительного творческого и карьерного взлета, беспрерывного художественного эксперимента. Он всегда какой-то частью своей души находится в своей мастерской - но не этой, явной, московской, представительской, а той, которая у него в душе и в голове. Которая материализовалась отчасти в уединенном доме, что стоит за мокрым еловым лесом где-то севере Московской области у седых берегов огромного Истринского моря. Туда рвется и при первой возможности сбегает Рукавишников, дабы увлеченно продолжить свои опыты с материалами, поверхностями, формами и стилями.
Рукавишников универсален, он завис между романтизмом и классицизмом, между формализмом и реалистическим искусством. Творит на грани дизайнерских опытов - и тут же делает философские обобщения. От упрощения, стилизации, примитива он кидается к золотому сечению, к детальности форм, к скульптурной графике. Отовсюду он заимствует желаемое и необходимое. По своей интенсивности и многостаночности он напоминает неутомимого Бенвенуто Челлини. Серия русских святых и витязей, созданная Рукавишниковым в начале 80-х, возродила традиции пермской скульптуры. А его изображение нетленного кумира молодежи Джона Леннона снискало в 1982 году в Гран-Пале медаль Французской Академии искусств.
За свою огромную творческую биографию Рукавишников освоил скульптурный портрет и психологию жеста. Конная статуя Татищева на берегу Жигулевского моря являет собой пример того, как почти уже не умеют делать ни на Западе, ни на Востоке. Ведь на скачущих конях спотыкались даже признанные мастера.
Рукавишников прошел через период "язычества", увлечения степными истуканами и африканскими масками. Его мистическая Кострома, прорастающая ветвями и цветами, открывает пантеон русских дохристианских богов. Зеленоватые идолы, чьи позлащенные грани мерцают во тьме чулана, подобны чудным сновидениям пророка Даниила - составным фигурам, собранным из металла, камня, дерева и золота.
Его сплавленный с крыльями, пламенем и конскими головами сгорающий в глубине Ваганьковского кладбища Владимир Высоцкий - стал одним из символов туристической Москвы. Парная конная статуя (!) князей Бориса и Глеба в Дмитрове! Шолохов на Гоголевском бульваре! Памятник Александру II напротив храма Христа Спасителя! Это только самая малая часть существующего и задуманного.
Откуда столько творческой и личностной энергии? Что за подземное озеро питает этот неустанный фонтан?
Позволю себе предположить, что счастливая художественная судьба и явленная нам мощь скульптора Рукавишникова имеет в своей основе, как положено, три источника. Рукавишников, как мне представляется, стоит на трех китах.
Помимо знаний, приобретенного опыта, жизненных впечатлений, художник Рукавишников использует слои культуры, записанные на подкорку. Думаю, что нечто важное об искусстве передалось ему буквально с молоком матери.
Александр Иулианович Рукавишников - третий в династии потомственных художников. Его дед, Митрофан Сергеевич, вышел из серебряного века, подобно Коненкову резал лесных нимф и подобно Коровину делал эскизы театральных костюмов. Он был художником эпохи модерна, прорастающего, перерастающего в конструктивизм. Отец Александра, яростный Иулиан Митрофанович, ученик Томского, вошедший в первую обойму советских скульпторов, передал сыну навыки и умения, связи и контакты, методы говорить с властью. Завещал ему родовую и профессиональную этику. Сын Александра Филипп - тоже скульптор. Самостоятельный, оригинальный, но действующий в том же ключе, работающей в той же родовой традиции. Он - луч, уводящий отца в высоту неведомого будущего. Так энергия рода, вертикаль, на которую нанизан индивидуальный талант Александра Рукавишникова, - есть первый проводник энергии. Он есть стержень, по которому движется ток поколений.
Второй секрет заключается в том, что в своих занятиях Рукавишников делает то, что для него естественно необходимо и упоительно. Такой КПД возможен только тогда, когда творческий процесс приносит не муки творчества, а чистое наслаждение. Занятия, в которых нагнетаемая ярость оборачивается гармонией и сдержанностью, несут в себе зерна катарсиса.
И он наступает в виде внезапного озарения, произвольного самовозгорания. Так неправильно и искривленно, возвышенно и утончённо, проявляет себя человек в искусстве.
И, наконец, третье. Тайное, закрытое. То, о чем говорят обглоданные камни, рукавишниковский Булгаков, сидящий на раздавленной скамейке, Достоевский, сползающий со скамьи, эти странные полупозы и руины, возникающие то тут, то там в творениях мастера. Это ни что иное, как страдание - внутреннее, не связанное с искусством как таковым. Рукавишников занят решением какой-то неведомой задачи, будто он ищет невозможный ответ на какой-то давным-давно кем-то поставленный вопрос. Отсюда эта незримая надломленность, дающая особый контур его произведениям, делающая их потусторонними, в чем-то не принятыми эпохой. Рукавишников - человек духовного, религиозного поиска. И это делает его искусство отличным от пения соловья. От успокоенного созидания ремесленника.
Таков явился мне Рукавишников - мастер, фанатичный труженик, объединитель поколений, человек, желающий поскорее сбежать от звонков и встреч, от улыбок и славословий - туда, ближе к материи облаков, к стихиям вод и камней, в живое плотное пространство, где протекают небыстрые дни одинокого мастера.
Евгений Нефёдов ЕВГЕНИЙ О НЕКИХ
…Над Красной Пресней - красная заря, над белым зданьем - чёрный дым клубится. И танки ельцина, вселенский грех творя, безбожное вершат братоубийство. Им рукоплещет каркающий хор массовки, что на мост сбежалась сходу. А танки ельцина - всё бьют и бьют в упор по русскому восставшему народу!
А после бойни ирод пребывал спокойно на своём кровавом троне и родину азартно добивал, куражась при её предсмертном стоне… Кто мог тогда злодею дать отпор, раз ликовала сволочь всей планеты, что танки ельцина - прицельно бьют в упор по преданному Знамени Победы!
…Двадцатый век угрюмо уходил туда, где света с тьмой переплетенье, а вскоре в вечный сумрак угодили тот, кто по земле прошёл лишь тенью. Накрыл его тяжёлый триколор, но не салют грохочет в небе синем: то танки ельцина - всё так же бьют в упор по чуть вздохнувшей в этот день России…
Но власти наши новые, увы, и словом - палача не осудили, и как в издёвку, не стыдясь молвы, библиотеке даже пригвоздили то имя, что в стране с известных пор презренье вызывает лишь обычно. Так танки ельцина - доселе бьют в упор по нашему достоинству цинично!
И жизнь идёт, прекрасна для одних - "героев" грабежа и разрушенья, а у других - наполнен каждый миг страданьем, нищетой и униженьем. На месте славы - пошлость и позор. Где было дело - лишь пустое слово. И танки ельцина - как прежде, бьют в упор по прошлому Отечества родного.
…Над Красной Пресней - красная заря, и вопрошают жертвы лихолетья у нас, живущих: неужели зря мы здесь погибли в девяносто третьем?.. Нет, братья! На земле не кончен спор Добра и Зла. И в Судный час расплаты на танки ельцина, что бьют и бьют в упор, - ещё ответят танки Сталинграда!