- Нормальная практика, - невозмутимо отвечал Рукавишников, - во время волнений и народных гуляний такое порой происходит, и монумент должен иметь в себе необходимый запас прочности.
- Да, как, например, ваш памятник Юрию Никулину на Цветном бульваре. Кажется, от этого прекрасного автомобиля ничего скоро не останется. Ведь каждое прикосновение уносит хотя бы одну молекулу металла, а желающих посидеть рядом с "забронзовевшим" великим клоуном каждый месяц десятки тысяч.
Рукавишников улыбается, умозрительно считая гряды галдящих, окруживших его работу детей.
Спрашиваю:
- Ваш с Шаровым мистический булгаковский ансамбль на Патриарших имеет ли еще шанс воплотиться в жизнь?
Рукавишников огорченно машет рукой. Как видно, я затронул больную тему.
Победивший в открытом конкурсе проект памятника Михаилу Булгакову, предполагающий установку многофигурной скульптурной композиции по мотивам "Мастера и Маргариты" - этот проект был заморожен из-за протестов населения. Сегодня фрагменты великолепного скульптурного ансамбля, например, летающий автомобиль Маргариты, коротают свой век под окнами мастерской их автора.
Влиятельные граждане с Малой Бронной плюс активная инициативная группа зачем-то запорола этот любопытнейший и интересный художественный эксперимент.
- Наверное, из вредности! - добавляю я.
- Они в документах назвали себя - "Жители Патриарших прудов" - флегматично добавляет Сергей Шаров.
- "Жители прудов…" - это почти по Булгакову, - соглашаюсь я.
Шаров - автор идеи сто раз охаянного в печати магического примуса, который таинственным абажуром должен был парить у края пруда.
Как выяснилось, слухи об автостоянке, якобы запланированной под водной гладью, - эти слухи специально распространялись активными гражданами, настроенными против нововведений.
- Поймите, Александр Иулианович, все напуганы побеждающей в Москве безвкусицей. Мне кажется, надо было подробнее ознакомить граждан с сутью предлагаемого вами проекта. Расставить стенды, установить примерные модели. Тогда, возможно, вам удалось бы растопить холодные сердца жителей прудов. Непонимание возникло от незнания.
- Нет, думаю, здесь другое, - говорит Рукавишников. - Здесь какая-то подпольная традиция, идущая от критика Латунского. Дает о себе знать генетическая неприязнь к Булгакову. Его многие почитают на словах, но побаиваются. И факт установки ему памятника был бы неприятен многим. Это таинственная, тонкая вещь…
- Очень жаль, Александр. С возрожденной мистерии Патриарших могло бы начаться осуществление московской утопии, когда центр, начиная с садового кольца, станет пешеходной зоной, территорией памятников, художественных мастерских, садов и музеев.
- Это, действительно, утопия. Ведь у нас всё наоборот. ВДНХ - это был уже готовый "Парк советского периода". ВДНХ - это действительно мистерия. Запустить бы туда горбатые "Москвичи", "Победы", "пятитонки", и тёток поставить торговать сиропом и эскимо… А вместо этого запустили туда вьетнамцев торговать шмотками, которые забили всё евровагонкой. А поди, сделай еще раз ВДНХ! Мечтать-то сколько угодно можно. У нас правит бал псевдосовременность, которая убивает настоящее.
Спрашиваю Рукавишникова о новых современных районах, о культуре небоскребов, которая предполагает иные требования и масштабы. Ведь сегодняшняя "дикая окраина" мегаполиса не затронута монументальным искусством. Каковы формы и каковы принципы таких композиций?
- Думал на эту тему, - отвечает Рукавишников. - Думал бы и дальше, если бы была в этом хоть какая-то потребность. Мне бы хотелось быть в роли того башмачника, кому приносят кожу и размер, а он говорит: "Приходи через неделю!" Всё можно сделать: и мобили, светящиеся и вертящиеся, и инсталляции. Здесь для фантазии огромный простор. Как вариант мне, к примеру, нравятся среди суперсовременной среды элементы неоантики. Или, наоборот, когда в старинном интерьере вдруг возникает современная, формалистская деталь…
По ходу неспешной беседы постепенно до меня начинает доходить, что напротив меня сидит один из самых ярких и, пожалуй, самый успешный монументальный художник современности. Рукавишников, человек стремительного творческого и карьерного взлета, беспрерывного художественного эксперимента. Он всегда какой-то частью своей души находится в своей мастерской - но не этой, явной, московской, представительской, а той, которая у него в душе и в голове. Которая материализовалась отчасти в уединенном доме, что стоит за мокрым еловым лесом где-то севере Московской области у седых берегов огромного Истринского моря. Туда рвется и при первой возможности сбегает Рукавишников, дабы увлеченно продолжить свои опыты с материалами, поверхностями, формами и стилями.