Японцы крутили пальцем у виска — ещё не зажили раны, нанесённые императором Хирохито. Затем был найден Есихару Асино, который согласился "быть в теме". Но долго не понимал, что от него требуется. Как признавались в одном из интервью авторы фильма: "Мы им слали целые тома детальных спецификаций: под каким углом торчат в русской деревне фонарные столбы, какой процент деревенской улицы занят лужами, спецификации на ворону, спецификации на березу — и все равно они рисовали в лучшем случае деревню американских колонистов".
Михаил Шприц и Алексей Климов объясняли потомку самураев, что заборы в деревнях следует рисовать несколько скособоченными. На что Есихару совершенно искренне восклицал: "Зачем? Почему бы не нарисовать их параллельными, как это есть в реальной жизни?". Разница культур проявляла себя во всём. Посетив Россию зимой и придя в ужас от увиденного, японский гражданин укатил домой, так и не поверив, что и в эту часть планеты приходит весна. И цветёт вишня. И девушки в белых платьях улыбаются на улицах Москвы.
А весна есть. И тот, кто хоть раз бывал на ВДНХ, должен был уловить оккультное дыхание страны, заставившей целый мир поверить в то, что ей нет равных. Недаром девочка Надя отправляется в инфернальный путь именно из этой точки. Алеф советского государства, монолит новой веры — чем не проводник в места, где один взгляд назад несёт в себе поражение?
Но спецзамысел Шприца—Климова не был бы полным, если бы на сцену не был выведен жанр мокьюментари. За этим звонким заморским термином скрывается всего лишь понятие псевдодокументалистики — главного принципа, куда ещё может продуктивно двигаться современный кинематограф. Помимо действующих в сюжете большеглазых мультяшек, в фильм вводятся "как бы реальные люди", среди которых, к примеру, актёр Пашутин. Или некто "похожий на актёра Пашутина" — так всерьёз обсуждали увиденное некоторые зрители. Простые и незатейливые. Сила искусства такова, что иногда человек не в силах отличить явь от реальности и становится жертвой любого конспиролога, испытывающего удовольствие от процесса переписывания истории. Кто-то согласен обманываться, кто-то — нет. А для кого-то просто откроется живой пульсирующий нерв подлинной истории. В этом и состоит ключ к восприятию "Первого отряда".
Идея хороша тогда, когда имеет достойное воплощение. А с этим у "Первого отряда" есть ряд существенных проблем. К графике претензий нет — не Миядзаки, конечно, но нарисовано на достойном среднем мировом уровне. Однако, что справедливо было отмечено критикой, всё это напоминает скорее пилотный выпуск большого проекта (коим обещает стать "Отряд" в ближайшем будущем), чем полноценный фильм. Как говорится, только началось и уже кончилось. Диалоги также оставляют желать лучшего. Если фильм рассчитан не только на детскую аудиторию, можно было бы всё ж таки поднапрячься. Крокодил Гена с Чебурашкой изъяснялись и то более изысканно. От фраз "Куда вы, туда и я!", "Мы теряем её!", "Держись, дочка!" хочется забраться с головой под одеяло. В конце концов, речь идёт о столкновении 6-го отдела и "Аненербе", а не о младенческих разборках в песочнице. Иконизированные герои-мученики и с той, и с другой стороны заслуживают огненно-чеканных реплик и ситуаций, в которых им можно будет развернуться по полной. В данном же случае, как пел когда-то Дмитрий Ревякин, "осталось только ждать звона звёзд порой ночной". И — как справедливо заметил бы генерал Белов — Надежда умирает последней.
Игорь Корябин НАХОДКИ И ПОТЕРИ
Давненько уже вышел я из детского возраста, а потому давненько не наведывался в Детский музыкальный театр имени Наталии Сац. Как журналист и критик, пишущий о проблемах оперного театра, я прекрасно понимал априори, что новый музыкальный материал, недавно предложенный вниманию прессы в стенах этого театра, явно выпадает из поля моих интересов. Однако любопытство пересилило — и я стал одним из первых зрителей постановки новой оперы Ефрема Подгайца "Принц и нищий". Увиденное и услышанное укрепило меня во мнении, что проблема современного детского оперного репертуара никуда не делась. Просто на фоне девальвации художественных вкусов широкой публики и всеобщей "мюзикализации" страны, которую ей принесли независимый театрально-зрелищный бизнес и рыночная экономика, эти проблемы, как ни печально, не кажутся сегодня такими уж злободневными.