Евгений Головин НОВОЕ ПОНИМАНИЕ КРАСОТЫ
"Мы созданы из того же вещества, что и сны", — знаменитая фраза Шекспира из "Бури" ни в малейшей мере не проясняет ничего, особенно сущность красоты. Расплывчатые, угловатые или округлые, резкие или мягкие, четкие или смутные, напоминающие монумент или улыбку чеширского кота, мы тщетно ловим хвост логической определенности и когда, замороченные, находим в тумане себя, недоверчиво спрашиваем: "Это бабочка, которой снится, что она Чжуан-цзы или…" Круг начинается во сне и уходит в предположение. А если нам приснится дракон? Вправе ли мы заявить: мы созданы из того же вещества, что и драконы. Заявить-то мы можем, хотя некоторая доля неуверенности останется. А если вопрос касается сущности менее материальной? Например: красота создана из того же вещества…Чушь, заметит умник. Красота — одна из Идей Платона и как таковая объяснению не подлежит. Но ведь люди много веков пытаются ее объяснить. Люди — дураки, фыркнет умник. Ящерицам, кстати, это и в голову не приходит, а живут не хуже других.
Может быть, потому, что мы не ящерицы, мы и хотим узнать, что такое красота. Задача трудная, спору нет. Легче сказать: изящная, хорошенькая, смазливая, недурная собой… Но подобные, сами по себе пустые слова, требуют подтверждения в виде косметики, макияжа, соответствующей интонации, чтобы обрести некий стандартный смысл приятности, которая данная особа доставляет в данный момент данному субъекту. А красота предполагает… черт его знает, что она предполагает!
Рембо писал в т.н. "Письме провидца": "Поэт определяет меру неизвестности, характерную для его эпохи". Понятие красоты совершенно загадочно, оно расходится в неизвестности, тут наш умник прав. Красота, сформулированная Эдгаром По, иная, нежели у Бодлера. А поскольку Бодлер дал "меру неизвестного" для последующего символизма, имеет резон воззрение Бодлера. В отличие от "неизвестного вообще", неизвестное той или другой эпохи направляется символом или силуэтом. Возьмем два стихотворения из "Цветов зла".
КРАСОТА
Я прекрасна, о смертные, как мечта из камня,
И каждая из моих грудей, что соблазняет самоубийц,
Созданная для любви поэтов,
Вечна и нема, точно материя.
Я царствую в лазури загадочным сфинксом,
Соединяя сердце снега и белизну лебедя,
Я ненавижу движение, которое искажает линии,
Я никогда не плачу и никогда не смеюсь.
Поэты перед моими позами,
Отраженными в надменных монументах,
Проводят дни в прилежных занятиях;
Так как, чтобы фасцинировать
этих покорных влюбленных,
Я широко раскрываю дивные зеркала своих глаз,
Дабы вещи стали куда прекрасней.
ГИМН КРАСОТЕ
Проступаешь ли ты из глубокого неба или выходишь из бездны
О Красота!
Твой взгляд, инфернальный и божественный,
Сулит безразлично благодеяние и преступление,