"а тут еще извечная опасность
войны с Китаем, с этим триллионом
упрямых и прожорливых термитов,
которым страстно хочется в Сибирь" ,
— с упором на слово "извечная" иронизировал поэт Олег Бородкин...
Когда моя дочка по школьной программе впервые прочитала "Войну и мир" Льва Толстого, она была поражена тем, что целые страницы этого литературного шедевра написаны по-французски: на этом языке общаются персонажи романа. Писатель таким образом передавал колорит той эпохи? Или за этой странной деталью стоит нечто большее?
"Папа, — спросила она меня. — А почему, когда в России увлекались всем французским, на нас напал Наполеон? А когда увлекались всем немецким, включая марксизм, — Гитлер? А вот сейчас у нас в моде всё американское, даже английский язык учим в американском варианте... Что нам, их ждать сюда?" Как говорится, устами младенца...
Признаюсь: я долго размышлял над этими словами и, кажется, понял, что именно происходит на каком-то очень высоком и тонком уровне бытия: наша страна выступает как бы оселком для любой человеческой мудрости (той самой, что — безумие перед лицом Бога), и все, кто претендует на обладание всей полнотой земной мудрости, а значит — и всей полнотой земной силы и власти, просто обязан, вне и помимо своего желания, пройти испытание Россией.
А значит, наши "увлечения", наша "вселенская отзывчивость" на все зарубежные движения в этом направлении — не более чем тайная готовность встретить подобных претендентов и "проверить на вшивость".
"И пришел с грозой военной
Трехнедельный удалец, —
И рукою дерзновенной
Хвать за вражеский венец.
Но улыбкой роковою
Русский витязь отвечал:
Посмотрел — тряхнул главою.
Ахнул дерзкий — и упал!"
— это уже Михаил Лермонтов, стихотворение "Два великана" (1832).
Пока НАТО неуклонно расширяется на Восток, вбирая в себя бывших союзников "большой России" и фактически уже достигнув Каспия, о чём пишет Дмитрий Рогозин, а социальная и региональная дифференциация внутри России ставит под вопрос, если не полностью уничтожает её обороноспособность перед лицом внешнего врага, о чём пишет Сергей Кара-Мурза, все эти соображения могут показаться заумным и абстрактным теоретизированием перед лицом более чем реальных военных вызовов и угроз для современной России. Но в истории видимое соотношение сил и возможностей никогда полностью не определяло её дальнейший ход — в дело всегда вмешивались какие-то странные, вроде бы беспричинные, а потому непредсказуемые события, которые древние объясняли "Божественной волей" и сверхъестественными чудесами, а наши наукообразные современники предпочитают характеризовать как "странные аттракторы хаоса".
Так что, "если завтра война..."
Эдди Эрикссон ПАМЯТИ АКТЁРА ВЯЧЕСЛАВА ТИХОНОВА
У Баварских гранитных скал
Штирлиц глаза сомкнул,
Двадцать минут поспал,
Крутит устало руль...
Мокрым пунктиром шоссе,
Трасса "Москва—Берлин",
Желтых страниц эссе —
Пепел германских равнин...
Жухлой травы стога,
Ветер соломенных крыш,
Молится Красным Богам,
Точно Мальчиш-Кибальчиш...
Взгляд утомленных глаз
Вздрогнет из-под ресниц,
Двадцать минут сейчас —
Стайкой семнадцать синиц...
Брызнули из-под колес
И упорхнули в сны,
В каплях дождя и слез,
Кратких мгновений Весны.
Марина Алексинская МУЖИК И СНОБЫ
Опера "Воццек" — своего рода "Кармен" авангардного XX века. Она замешана на страсти и любви, на ревности и убийстве, она погружает в низменное, тогда как взывает к высокому. На сегодняшний день "Воццек" имеет тот провенанс, который стекло превращает в бриллиант на антикварном рынке. История оперы отправляет нас в тридцатые годы XIX столетия. Тогда немецкий интеллектуал Георг Бюхнер (1813-1837) вычитал в специздании по психиатрии историю о солдате Иоганне Кристиане Войцеке, бедном человеке, одержимом манией, убившем в приступе ревности свою возлюбленную. Войцека казнили, а судебный процесс над ним не только взбудоражил тихий Лейпциг, но и спровоцировал Бюхнера на написание пьесы под названием "Войцек". Однако завершить произведение Бюхнер не успел. Сохранились лишь карандашные наброски, да и те исчезли из виду больше чем на полвека. Лишь в 1914 году театр Вены дал премьеру драматического спектакля "Войцек". Холеный, избалованный зритель Австро-Венгерской империи содрогнулся от социального гнёта и жестокости сердец давно минувших дней. Одним из зрителей был композитор Альбан Берг. После спектакля он задумал оперу "Воццек" (имя у Берга в такой транслитерации), написал либретто и отправился в окопы Первой мировой войны. В 1921 году Берг закончил партитуру, в которой простился с прекрасной эпохой и возвестил грядущее. Скрежет додекафонии, цитирование гармонии классики, грохот литавр и теплота народных жанров — вот музыка Берга. Уже немецкий экспрессионизм триумфальным маршем шагал по Европе. Уже по швам трещали каноны искусства, уже провалились сквозь землю иные государства, уже Советский Союз скрепляли мечом и оралом. В 1927 году "Воццека" увидел Ленинград. Опера прошла на русском языке (перевод Михаила Кузмина), на премьеру приехал сам Берг. Германия 30-х нанесла на оперу гриф "дегенеративное искусство", и только после Второй мировой войны она наконец утвердилась в репертуаре театров как ключевая опера XX века. Раскрыть социальную драму с криминальным сюжетом, с психологией по Фрейду пытались ведущие дирижеры и режиссеры: Карл Бем и Клаудио Аббадо, Петер Штайн и Лилиана Кавани.