Пришла очередь и Дмитрия Чернякова. Что говорить, он режиссер известный. Он пересаживает наследие прошлого на грядки наших дней. Он камня на камне не оставляет от духа всего того, чего так жаль. Он без рефлексий. Он вскрывает, режет, корежит, он старое переплавляет на новый лад, лишь бы избавиться вконец от его величия. "Невежи судят точно так: / В чем толку не поймут, то все у них пустяк". Три года назад Дмитрий Черняков замыслил ancien regime придушить, и поставил в Большом театре современную оперу "Евгений Онегин" (музыка Чайковского). Нынче она — визитная карточка театра, и нет ничего страшного в том, что Галина Павловна Вишневская публично зареклась после нее переступить когда-либо порог Большого. Примадонны — они такие капризные! 24 ноября Большой театр дал премьеру "Воццека", режиссер и сценограф Дмитрий Черняков. Эксперианс по вливанию нового вина в старые мехи удался. Интенданты ведущих театров Европы, как грачи, прилетели в Большой театр для заключения гастрольных контрактов. Их можно понять, Европа из центра мирового искусства медленно, но верно сползает на "задворки цивилизации". Да и руководство Большого, к чести своей, уже давно не молвит об искусстве. Оно честно презентовало "качественный продукт", так что грех было бы его не отведать.
Постановка Дмитрия Чернякова имеет ряд достоинств. Прежде всего она не мешает звучанию мощной, как поток Ниагары, и нежной, как воспоминание о детстве, музыки Берга. Оркестр под управлением харизматичного Теодора Курентзиса — главное и самодостаточное лицо спектакля. Во-вторых, постановка позволяет артистам минимумом выразительных средств достичь развития трагедии. В-третьих, она лишена заезженных штампов демонстрации любовных сцен. Особая честь — сценографии спектакля. Дмитрий Черняков взял за основу современный ящик Пандоры — плазму ТV — и закрыл ею всю сцену. Комнатные пространства называют фирменным стилем сценографии от Чернякова. Здесь их двенадцать. Действие оперы происходит либо в одной из комнат, меблированной от Ikea, со стенами в веселых розовых, фисташковых тонах. Либо в спорт-баре в стиле хай-тек со своей плазмой, транслирующей футбол тоже. Весь экран открывается дважды: в начале и в финале спектакля. Тогда открываются все двенадцать комнат, и очевидным становится, по ком звонит колокол: трагедия Воццека может случиться в каждом доме. И все было бы ничего, но Черняков и сценический экран "включает" по-настоящему. Световой сигнал раздвигает экран ровно на диагональ комнаты, в которой происходит действие. И хоть публика и попривыкла к "Дому-2", провокация вуайеризма в Большом театре — штука диковинная. Верно, Черняков оставляет за собой ход конем. Декорация 14-й картины (3-й акт) представляет собой глухой черный экран. Экран "не включается". Он символизирует собой и ночь, и преступление, и безумие, и озеро, в котором Воццек пытался утопить поглубже окровавленный нож и в котором утонул сам. Маэстро Курентзис извлек из оркестра всю возможную красоту трагедии, баритон Георга Нигля (Воццек) усугубил ее, и крупными белыми буквами по черному экрану шло содержание партии. Не будь художника-концептуалиста Лоуренса Вайнера и его белого полотна с черными буквами "Fire and Brimstone set in a hollow formed by hand", слыть бы Чернякову знатным оригиналом. Впрочем, не его задача поднять зрителя на высоту, по крайней мере, Новой сцены Большого театра, и доступность черняковского "Воццека" народу — тема отдельная. Вслед за нулевыми она обнуляет предварительность знания либретто оперы. Зритель читает с экрана не только тексты партий (опера идет на немецком языке), но и содержание либретто каждого из трех актов. В какой-то момент действия "Воццека" я вспомнила событие пятилетней давности. Тогда на Новой сцене Большого театра показывали фильм всех времен и народов "Александр Невский"; фильм шел с титрами, а Симфонический оркестр Берлинского радио исполнял сочинение Сергея Прокофьева к нему. Теперь можно было подумать, что смотришь комиксы на тему пьесы Бюхнера, а оркестр Большого театра исполняет музыку Альбана Берга.