Но вот ведь незадача! Не удалось Западному миру, при всей его мощности, задушить Россию. И этим, милостивый государь, мы с вами обязаны большевикам первого поколения, в том числе Сталину, которого Ленин посылал с одного важного фронта на другой. И только после вышибона с российской земли, очухавшись, Западный мир начал "мощно помогать"... Впрочем, помощь, да ещё мощная, ведь это нечто совершенно бескорыстное, не так ли, сударь?
Так вот, Западный мир не меценатствовал, а просто начал с нами торговать. Торгаши они отменные, облапошат, да ещё за твой счёт в ресторане с шампанским пообедают. И Ленин бросил призыв: "Учиться торговать!" И нагрянули к нам Хаммер и другие Соросы того времени. И под строгим хозяйским приглядом Сталина и его наркомов пошла взаимовыгодная торговля. Только и всего. Что ж это вы? Такой завзятый русский патриот, а в ущерб родине приписываете Западному миру бескорыстие, которым он никогда не страдал.
Столь же странно читать и такое: "В шестидесятые годы я встречался с американскими учёными — они все были настроены антиамерикански. Все говорили, что в Америке есть имперские амбиции, которые нужно уничтожить. Я был поражён. Я был несогласен..." Тогда, сударь, все честные люди, кроме вас и ваших друзей — Солженицына и Сахарова, были настроены антиамерикански, как, впрочем, и сейчас.
Что такое шестидесятые годы? Ещё в 1950 году "имперские амбиции" Америки дошли до наглого вторжения в Северную Корею, которая от нее на другой стороне земного шара. Что ей надо было там? Небольшая страна оказалась в отчаянном положении. Но Сталин не мог равнодушно смотреть на страдания далёкого и даже другого по расе народа, как трусливые шкурники Ельцин, Черномырдин и их прихвостни смотрели на погром теми же американцами под носом у них наших братьев сербов. Сталин послал на помощь корейскому народу советскую авиацию. Наши лётчики с их опытом Великой Отечественной за три года сбили 1309 американских самолётов. А ещё пришли на помощь соседи-китайцы. И шибко имперским американцам пришлось сматывать удочки. Помянутые учёные остро пережили позор своей страны — позор "амбициозной" агрессии, приведшей к гибели почти 60 тысяч американцев и сотен тысяч корейцев, защищавших свою родину. А наш патриот не согласен с коллегами и поражён их непонятными ему чувствами.
А в шестидесятые годы Америка вторглась ещё и во Вьетнам, который, как известно, тоже на другой стороне земли от неё. И опять — что ей было там нужно? Одни только её сухопутные силы без флота и авиации доходили к середине 60-х до 540 тысяч человек. Сталина уже не было. Но Советский Союз бескорыстно помог и этой очередной жертве "имперской амбиции" США, восхищающей нашего мыслителя. Американцы вели войну с жестокостью, превосходящей фашистскую: ковровые бомбёжки, напалм, дефолианты... И естественно, честные американские учёные, как и большинство народа, проклинали эту новую бандитскую амбицию. А помянутые выше два друга во всю силу своих глоток поддерживали агрессию. Когда же, за пятнадцать лет не добившись своей цели, но уничтожив миллиона полтора вьетнамцев и потеряв около 360 тысяч своих вояк убитыми и ранеными, американцы и на этот раз вынужденно смотали монатки, эти два друга стали стыдить их за отступничество, да ещё призывали: "Вмешивайтесь в дела Советского Союза!" Разумеется, видя такое усердие против лагеря социализма и своей родины, этой парочке впарили Нобелевские премии.
ВСЕ АНТИСОВЕТЧИКИ и русофобы не могут простить Сталину его "последний тост". Вот уже 65 лет он приводит их в бешенство и вызывает несварение желудка: "Я пью прежде всего за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза. Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание, как руководящая сила Советского Союза. Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он руководящий народ, но и потому, что у него ясный ум, стойкий характер и терпение".
По воспоминаниям Константина Федина, записанным Корнеем Чуковским, слушая тост, сидевший в Георгиевском зале за одним столом с ним Илья Эренбург плакал.