Тем не менее, после 11 сентября 2001 года определенная часть правящей элиты США предприняла попытку начать трансформацию американской корпоративной модели "государство-общество", вплоть до создания МГБ — министерства государственной безопасности. Но эти попытки не удались. Почему — вполне понятно. Новый системный кризис требует принципиально нового корпоративного механизма, который, в свою очередь, нуждается в совершенно ином корпоративном мышлении. Простой, показушной коррекцией здесь уже не обойдешься.
Сегодня гипотетически возможны пять сценариев формирования таких новых корпоративных моделей "государство-общество".
Во-первых, некая глобальная корпоративная модель через трансформацию американской империи. Например, через официальную институционализацию "мирового правительства". Но этот вариант крайне маловероятен, и с каждым годом его перспективы становятся все более и более смутными. Самая существенная причина в том, что невозможно создать единую мировую элиту. А вторая причина еще важнее: у этого виртуального мирового правительства никогда не будет реальной армии и реальной полиции, которые могли бы гарантировать выполнение его решений.
Во-вторых, конкуренция формирующихся, по крайней мере, новых региональных корпоративных моделей: европейская (с уже традиционной франко-германской осью), североамериканская (США, Канада, Мексика), дальневосточная (с возможной японо-китайской осью) и ближневосточная (с возможной ирано-турецкой осью). То есть, по определенной аналогии может быть воспроизведена ситуация 30-х годов ХХ века.
При неизбежном обострении конкуренции этих макрорегиональных проектов большая глобальная война в период 2020-2030 годов становится практически неизбежной.
В-третьих, острая конкуренция между новыми корпоративными моделями "государство-социум". На сегодняшний день можно говорить только о становлении таких моделей, но не о том, что мы уже имеем нечто принципиально новое. Наиболее продвинутыми национальными проектами являются китайский, иранский и турецкий. Причем именно в турецкой модели — наиболее высокий уровень креатива.
В-четвертых, это может быть некая странная и временная комбинация, какая-то смесь из возможного набора предыдущих вариантов.
Наконец, в-пятых, это совершенно непредсказуемый, форс-мажорный вариант.
Существуют ли какие-то дополнительные тренды, которые могут спровоцировать обострение конкуренции корпоративных моделей?
Глобальная гонка вооружений вновь заметно усиливается, а ядерное оружие перестает быть эффективным сдерживающим фактором. Это, возможно, наиболее явный индикатор растущей нестабильности глобальной системы МО.
Традиционные факторы государственной мощи — силовой, экономический, информационный, ценностный, интеллектуальный и т.д. — все более становятся не эффективными. В мире соперничества советской и американской империй такие факторы работали (как и до этого), а сейчас все больше пробуксовывают. При своем огромном силовом, экономическом и политическом потенциале Соединенные Штаты не смогли и не могут эффективно контролировать постсаддамовский Ирак. Помпезная западная коалиция терпит катастрофическое политико-психологическое поражение в Афганистане. За тридцать лет фактической изоляции, после революции Хомейни, Исламская республика Иран превратилась в региональную супердержаву со своим развитым ВПК, космической программой, отраслями, производящими новые технологии, со своими баллистическими ракетами и одной из лучших в мире армией.
Началась ли обычная в острой фазе системного кризиса правая и левая радикализация? Безусловно, такие тенденции несколько усиливаются, но, при этом, действительно креативных проектов нет ни слева, ни справа.
Однако на первый план выходит другая конфронтация, и, возможно, более существенная, чем классическое противостояние левых и правых. Во многих регионах и ключевых странах остро, хотя и в разных формах проявляется разрыв между т.н. слоями и группами, поддерживающими нынешний вариант западной модернизации и растущими слоями и классами фундаменталистов и традиционалистов. Взаимодействие между ними — своего рода очень странный бульон и на уровне элит, и на уровне правящего класса, и на публичном уровне. Там, где находится особая для данного места и времени, креативная форма согласования интересов между модернизаторами и фундаменталистами, там возникает точка формирования стратегического проекта, как например, в той же сегодняшней Турции.