Коллектив редакции «Завтра»
Денис Тукмаков РУССКАЯ ВЕРТИКАЛЬ
Гагаринская стела — мост в небо. Подойти, прислониться, обнять неземной титан — вдруг разогнаться вдоль ребер жесткости и вознестись к светилам. Стать ростом с Гагарина, выпрямиться на ветру красиво и гордо, обозреть Москву, Россию, всю Землю. Вырваться за облака, пронзить атмосферу, взвиться на первой космической, уткнуться черной бездне в брюхо, добраться до сказочной сферы неподвижных звезд — и выслушать от них правду о Гагарине, каким мы его и не знали.
Памятник Гагарину — ось мира, вокруг которой вращалась вся Советская Россия. Сутью Красного периода русской истории был не ГУЛАГ, не пустые полки магазинов, а рывок в Небо. Проспект, названный Ленинским, стрелой пронзив земную твердь столицы, менял направление и гагаринским шпилем уносился вертикально в космос. Пересекал Млечный путь, терялся во Вселенной.
Сегодня Гагарина в России почти не осталось. Русские свалились с небес, смешались с травой, стали ростом с пигмеев. "Луноход" выброшен на свалку, из "Бурана" сделали кабак, в павильоне "Космос" торгуют морковью. Россия стала плоской, низменной, повалилась больная на койку Евразии, еле дышит. Затоплена станция "Мир", закрыта Кольская сверхглубокая скважина: с недавнего времени наши максимумы "по оси ординат" — это полет двадцатилетнего бомбардировщика вверху и пара километров до "черного золота" Сибири внизу. Средним ростом Россия нынче — по крышу пригородного гипермаркета, с его зимним садом и подземной парковкой.
Но есть памятник Гагарину. Он, рассмотренный метафизически, единственный придает Родине вертикальное измерение. После пожара на Останкинской башне памятник этот — последняя русская "господствующая высота". Стойкий солдатик во времена крушений символов, он оправдывает и все прочие высоты: от башен Кремля до нефтяных вышек. Сорок два метра титанового столпа поддерживают над Россией небосвод, не дают ему рухнуть наземь, размазав нас всех в лепешку. В зазоре этом мы и живем, дышим, растим детей, умираем и вновь живем, как будто и не умирали.
Гагарин — пуповина, связывающая наш земной тлен с Небом.
Гагарин — камышинка, через которую хворая Россия дышит чистым "горним воздухом".
Гагарин — перископ: мы поднимаем голову над толщей океана смерти.
Гагарин — нить, за которую народ подвешен над пропастью: порвать, и упадет.
Гагарин рвется в космос над Ленинским проспектом — и значит, нам есть куда глядеть вверх. Мы щуримся и слепнем от нестерпимого блеска его скафандра — и значит, мы не свиньи, не способные смотреть в небо. Отвяжи Гагарина — и он унесется прочь, наш естественный спутник России. Если в небе Гагарин, стало быть, небо существует. А раз так, мы обязательно в него вернемся. Снова станем нацией космонавтов.
Издревле считалось, что благородные души, свободные от пороков и грехов, легко восходят в свой небесный дом, преодолевая земное притяжение. Наше возвращение в космос станет очищением от скверны этого века. Только вернувшись в небо, Россия распрямится, расправит плечи, подымет высоко голову, встанет в полный рост. Стрелка русского компаса на Ленинском проспекте смотрит вверх, указывает наше предназначение.
Нашей национальной идеей должен стать полет на Марс. Он будет означать преображение русских: техническое и социальное. Гагарин, запряженный в Россию, потянет всю страну вверх из трясины. Под полет на Марс будет подверстана вся модернизация.
Марсианский проект вернет двухмерной России объемность. Поставленная в повестку дня, эта невозможная тема станет обрастать плотью, превращаться в реальность. Мельчайшая деталь для космического корабля, способного долететь до Красной планеты, потребует создания десятка научных школ, открытия прорывных технологий, запуска невиданных производств. Чтобы создать двигатель для такой ракеты, придется отказаться от кудринской "экономики смерти". Разработка навигационной системы для корабля заставит переориентироваться с добычи нефти на экономику знаний. Сотворение его системы жизнеобеспечения повлечет запуск в России пяти новых атомных станций. Его термостойкое покрытие удастся изготовить, лишь обеспечив всеобщее бесплатное образование. Для создания жилого отсека придется объединиться с Белоруссией, Украиной, Казахстаном...
Марсианская Россия — лучший вклад в ее безопасность: таких не бомбят, таких любит весь мир. Слово "русский" на веки вечные станет ассоциироваться с "героем" и "творцом", с "первопроходцем небес" и "покорителем Марса", а не с "мафией" и "шлюхой".
Но главное — полет на Марс изменит природу русского человека. У нации, посылающей своих детей на Марс, невозможны ни "Дом-2", ни майор Евсюков.
Будущее — это не бластеры или мутанты, не туманные утопические теории, а ответ на вопрос "Что есть человек?" Другие цивилизации устремились к биофашизму и самокопанию в геноме. Мы пойдем в небесные искания духа и победу над космической Смертью, заставляющей гаснуть звезды. Первым борцом со смертью оказался Гагарин.
Валентина Терешкова призналась: "Хочу полететь на Марс, пусть даже и не вернусь". Жреческий, кастовый фанатизм отличает космонавтов от остальных людей: ракеты бы делать из этих людей. Они — якоря, удерживающие Россию пришвартованной к Небу. Нация, у которой есть космонавты, — спасена.
Гагарин — свеча русских молитв о светлой жизни.
Гагарин — наш защитный шип, наше дерзкое щупальце, наша пушка, которой мы грозим Небу, показываем ему "фак", это наш амбициозный лингам, через который мы утверждаемся, пронзая дырки в стратосфере, оплодотворяя мертвый вакуум, кичась и хвастаясь, веря, что чего-то стоим. Потому что иначе мы сродни муравьям, и жизнь напрасна.
Гагарин — это чистая форма, сбросившая тяжесть земных грехов, оттолкнувшая реактивной струей всё наносное, непереносимое, мешающее взлететь, воспарить, вернуться ввысь.
Титановый памятник — как первый луч восходящей России.
Италия: отдых 2 на элитных курортах, экскурсионные туры
Алексей Касмынин СИМФОНИЯ ВЗЛЁТА
Выход из метро остался позади, пройдя несколько десятков метров мимо угрюмых заброшенных палаток, я оказался прямо у подножия памятника Гагарину, что на площади, названной в его честь. Вокруг меня — ночь, минусовая температура, не слишком низкая — находиться на улице в целом приятно, — но достаточная, чтобы почувствовать, что городом всё ещё владеет зима. Небо абсолютно чистое, ни облачка.