ZЕК. Правозащитники мотивируют необходимость принятия этой статьи в данной редакции якобы обширной нацистской пропагандой внутри России.
Д.А. Здесь, я думаю, не стоит говорить от имени всех правозащитников, потому что правозащитники разные. И у нас правозащитниками нередко называют себя люди, которые никакого отношения к правозащите не имеют. Например, в каком-то городе кто-то бросил краской в портрет Сталина. И называет себя правозащитником. При чём тут правозащита?
Сам термин "правозащитник" в общественном сознании совершенно безо всяких оснований, можно сказать, "оккупирован" представителями либерального лагеря. Хотя совершенно очевидно, что ни о какой защите собственно права речи, увы, уже не идёт, поскольку эта группа граждан прежде всего защищает интересы определённой социальной прослойки, нередко призывая к откровенным репрессивным мерам против оппонентов.
Я, например, смело называю себя правозащитником. И, думаю, имею на это право.
Генерал Варенников занимался правозащитной деятельностью. У него была Лига в защиту человеческого достоинства и безопасности. Например, тот же "Русский вердикт" Алексея Барановского можно вполне назвать правозащитной организацией.
Есть красные правозащитники. такие как Нина Ивановна Польченко. И многие другие.
Так что не знаю, что тут предлагали правозащитники, и какие именно правозащитники, дело не в этом.
Этот проект внесён совершенно официальными лицами, Крашенинниковым, в частности. И ещё раз скажу — идея, на мой взгляд, как патриота, как советского человека, идея благая — но её, что называется, надо довести до ума. Либо придётся подозревать, что изначальной целью задаётся не реабилитация нашей истории, не установление истинной роли нашей страны в истории, а именно борьба с инако- мыслием. Именно для этого, похоже, и нужны расплывчатые формулировки, под которые при желании можно подвести любые высказывания.
ZЕК. Подобные статьи есть и в Евопейском законодательстве, например — статьи за отрицание холокоста, и фактически и в Европе есть мученики за убеждения, люди, находящиеся в неволе за мыслепреступления.
Тем не менее, вы являетесь сторонником обращения в Европейский суд по правам человека.
Нет ли тут двоемыслия?
Д.А. Я нисколько не идеализирую Европу, но её законодательство построено на определённых принципах. И вероятность посадки за слова, в отличие от наших сегодняшних реалий, там невелика, чего не скажешь о посадке за действия. В некоторых странах там практически можно говорить всё что угодно, пока ты не перешёл к действиям.
Опять же, мне кажется некорректным сравнение европейских репрессивных законов за отрицание холокоста с обсуждаемой статьёй УК РФ. Поскольку статья за отрицание холокоста более конкретизированна — понятно, что это такое, понятно, что тебе будет, если ты сделаешь определённые действия. А вот из обсуждаемой статьи ничего такого не вытекает.
И опять же, редакция этой статьи ушла далеко от изначальной мысли. Здесь вообще нет ни слова про СССР, ни про нашу страну. А все видят, что преуменьшается именно роль Советского Союза. А в тексте этой статьи этого не видно.
Мне не очень хочется сравнивать Европу и Россию. Потому что где-то хуже, где-то лучше. На сегодняшний день в Европе существуют достаточно устоявшиеся правила, нравятся нам они или нет — это другое дело. Что касается конкретно Европейского суда, то для меня как для адвоката здесь всё ясно — это эффективное средство правовой защиты моих подзащитных, граждан Российской Федерации. Поэтому для меня не стоит вопрос: хорошо это или плохо? Мы ратифицировали соответствующую конвенцию, Европейский суд — это часть нашей правовой системы. Конвенция о защите прав человека и основных свобод — это часть нашей правовой системы, поэтому гражданин имеет право защищаться всеми возможными способами, а я как адвокат обязан ему в этом помочь. Кроме того, нельзя смешивать Европейский суд и другие европейские институты, которые подчас действительно наполнены политизированными крикунами, но, знаете, есть поговорка: "Хороших людей больше, но плохие более заметны".
Суд постороен на других принципах. Даже если бы он и хотел быть политизированным, это настолько сложная машина, что она вынуждена принимать решения, соотносящиеся с правом. Поэтому решения Европейского суда — они менее политизированные и в гораздо большей степени правовые. Поэтому в Европейском суде может найти защиту, по привлечении к ответствен- ности, и либерал, и коммунист, и националист, и кто угодно. И факт политической ориентации не будет принят во внимание в такой степени, как это могло бы быть принято в Парламентской ассамблее или где-то ещё в общеевропейских органах.
Поэтому для меня Европейский суд — это всего лишь навсего ещё одна инстанция, дополнительный суд, в который я как адвокат могу обратиться в интересах своих подзащитных, с удовольствием туда обращаюсь и имею некоторые определённые результаты с которыми вынужденны считаться наше говсударство, наша правовая система.
ZЕК. Однако околоофициальная пропаганда, в частности — прокремлёвские молодёжные организации, утверждают, что Европейский суд —это всего лишь инструмент давления на Россию, и необходимо бойкотровать и сам ЕСПЧ, и его решения.
Д.А. К счастью, это не им решать. Хочу сказать, что я не считаю молодёжные прокремлёвские движения какой-то силой. И не вижу, что бы они озвучивали на серьёзном уровне какие-то большие идеи.
А те, кому положено решать — президент, премьер-министр, Совет Федерации, правительство, Государственная дума — они отношения с Европейским судом не ставят под сомнение совершенно. Наоборот, эти отношения будут крепнуть и развиваться.
А так, безусловно, что некоторая часть нашего чиновничества, может быть, и хотела бы, чтобы не было такой дополнительной системы контроля, как Европейский суд. Чтобы мы не имели возможности туда обращаться. Дескать, потому что это "вынесение сора из избы", хотя на самом деле — это судебные органы, на которые они не могут воздействовать.
Что особенно прискорбно для них в свете некторых тонкостей сложившейся в России юридической практики.
У нас вообще нет термина "политические преследования", нет термина "политический процесс", но, на мой взгляд, антиэкстремистское законодательство наиболее близко к тому, что называется политическими преследованиями, преследованиями за убеждения.
Вот, например — люди совершают какую-то акцию, протестуют против чего-то, те же национал-большевики. И их судят за участие в деятельности запрещённой организации, Национал-Большевисткой партии, которая признана экстремистской организацией. То есть судят не за конкретные действия — за хулиганство, за умышленное уничтожение имущества или ещё что-то, — а именно за участие в деятельности политической организации, пусть на сегодняшний день и запрещённой.
То есть хулиган — он и в Африке хулиган, а вот когда на человека ставится клеймо "экстремист", то уже можно говорить о том, что процесс политизируется.