Любая сказка полна чудес. Сказка почему-то любит это немотивированное вдруг. Ей нравится прерыв непрерывности. Она как бы разгоняет поток смыслов, а потом резко его останавливает. В момент остановки у слушателя язык отделяется от сознания, которое как бы нехотя выползает из-под языка, чтобы предстать перед нами в первозданном виде как нечто абсолютно произвольное. Становится понятно, что эту произвольность скрывал язык, и мы шли туда, куда он нас вёл. А сказка освобождает нашу спонтанность, и у нас появляется новая чувствительность, органом существования которой является воображение. Благодаря сказке мы узнаем, что не всё в нашей жизни зависит от языка, но кое-что зависит еще и от сознания. Не всё в нас от социума. Есть и то, чем мы обязаны самим себе.
Если бы дед с бабкой схватили яйцо и понеслись бы с ним в обменный пункт или выставили бы его на аукцион, то никакой произвольности, а значит, и сознания в их действиях не было бы. Но они вдруг стали его разбивать. Зачем? Ведь оно не разбивается, оно же золотое. Не для того же они его разбивали, чтобы сделать себе яичницу. А для чего? Неужели для того, чтобы посмотреть, что там у него внутри, какая тайна у него там хранится? Возможно, что это и так. Но нет такого языка, на котором эта тайна нам была бы дана. Из неязыковых глубин сознания поднимается это желание разбить яйцо. Били-били его дед с бабкой, но так и не разбили. И тайна осталась в её потаённости.
МЫШКА С ХВОСТИКОМ
Есть грёзы и ещё есть реальность, о которую разбиваются эти грёзы. Что такое реальность? Сказка на этот вопрос отвечает так: мышка с хвостиком. Махнула она хвостиком, и разбилось яйцо. А куда делось золотое яйцо, никто не знает. И утешились дед с бабкой простым яйцом, которое снесла им сердобольная курочка ряба.
В сказке значения слов подвижны. В ней смыслы плавятся, меняют формы. За пределами сказки доминирует язык готовых значений. В нём слова теряют семему, а значит, в них нет места для нашего доопределения мира.
Человек — существо непрямых высказываний. Поэтому он может прожить и без прямого усмотрения истины. Но ему не обойтись без сказки, без мифа. Если наука стремится расколдовать мир, заставляя нас смотреть на него, а видеть его сущность, то сказка предостерегает от одномерного взгляда на реальность. Она колдует и завораживает непредсказуемостью своих поворотов. Сказка — это сад расходящихся тропинок, в котором легко запутается любое говорящее "я".
ГОВОРЯЩЕЕ "Я"
Сам по себе мир, конечно, пуст. В нём нет заранее данных для человека знаков и ориентиров. Человек может ориентироваться только в поле образа. Но этот образ еще надо создать. Пока его нет, человек — сущий ребенок, то есть аутист или, что то же самое, грезящая самость. Ребенок может повзрослеть. Если он не повзрослеет, то будет инфантильным. Взрослый — это уже говорящее "я", в котором мало что напоминает о грезящей самости. Эта самость так далеко отстоит от речи, что слова, как правило, гаснут, не долетая до нее. Слова предназначены для "я", пустоту которого они заполняют и не могут заполнить. Сказка напоминает нам о том, что слова застревают на уровне "я", не проникая туда, где "я" еще не встало на место "оно".
К грезящей самости человека сказка проникает силой абсурда. Облагораживающее воздействие сказки связано с тремя вещами: с иносказанием, с парадоксом и с действием "вдруг". Иносказание сводит к минимуму роль знака, превращая слово в символ. Парадокс тормозит линейное развертывание языка. Действие "вдруг" заставляет враждовать событие и смысл, открывая ту область человеческой души, где царствуют предчувствия, где нет пустого слова языка, обозначающего себя как "я". Сказка стремится к сокровенному.
СОКРОВЕННОЕ
Почему сказки читают на ночь? Потому что ночь — время сокровенного, это время нервного срыва, перехода через ультрапарадоксальную ситуацию смены бодрствования сном. Сказка — это калитка, ведущая туда, где ничто не мешает произволу субъективирующего мышления. При помощи сказки совершается переход от вечно бодрствующего "я", от языковых форм сознания к сознанию, адекватной формой существования которого является молчание, сон и грезы. Сказки надо слушать не между делом, не на ходу, а в полумраке, при свечах, расслабленным, усыпляя чувство своего "я". Сказки не надо смотреть, потому что тот, кто научился слушать, может услышать и голос сокровенного. Сокровенное предназначено для ушей, а не для глаз. Поэтому смотреть мультики вредно. Тот, кто привык их смотреть, не научится думать, ибо слух обращен к уму, а зрение застревает на объекте. Сказка нашептывает нам слова: кто смотрит, тот не услышит, кто слушает, тот и увидит.
ЗАЧЕМ НУЖНЫ СКАЗКИ?
Сказка — это Библия для детей. А Библию мы понимаем раньше, чем любую философию. И не потому, что Библия проще философии. Наоборот, любая философия беднее Библии. Все дело в том, что Библия представлена как сказание, в форме образа, а философия чересчур абстрактна, в ней мало повествования, поэтому всем нам нужно читать сказки, ибо сказки — для души. В сказках образ всегда опережает слово.
Андрей Смирнов МУЗЕОН
КОМБА БАКХ. ("Союз"), 2010.
Режим демократии
даёт нам свободу —
Не быть свободным,
не служить своему народу!
Ходить, жрать, спать,
месить в ступе воду,
Короче, жить только самому
себе в угоду!
Хочешь увидеть — врубай унитаз!
Хочешь покушать —
макдональдс для вас!
Хочешь — ты можешь
вообще не хотеть,
Ведь так жить — проще
и спокойней помереть.
Всё доступно! И всего — дополна!
Всё яркое — будто прямо из сна!
Манит халявой к себе сатана:
"Безнаказанно", — говорит, —
"иди до самого дна!"
А я против свободы
легализации греха!
Я против злобы поднебесной духов!
Никогда не работай на них, моя рука!
Никогда не слухай их ложь, моё ухо!
Это первая официальная пластинка удивительной костромской формации. Сборник из 19 песен, своеобразный отчёт за последние три года. Исключение — "Кучерявaя дзяучынка" с 24-го альбома-выпуска, вышедшего ещё в 2004 году. Все треки взяты непосредственно с выпусков, специальной перезаписи не было. Здесь посвящённый Саддаму Хусейну "Антилегалайз" и ироничная "Ай Лав Америка", актуальный "Гражданский брак" и манифест — "Без любви всё — ничто!"