У встретившейся женщины мы спросили, можно ли проехать дальше в Рыльское. Она сказала, что нет, надо вернуться и ехать через Михайловское, через совхоз по лесу, по-над правым берегом Непрядвы. Совхоз жив?! Оказывается, да! Я не удержался, спросил, есть ли еще в Рыльском мои однофамильцы (раньше-то их полдеревни было). "Бушины? Есть, есть..."
Мы проехали весь путь, указанный нам, и уперлись в брод Непрядвы между Ростовом и Рыльским. Что делать? Вокруг — ни души. Кто поможет, если завязнем? Юрий Владимирович закатал свои профессорские штаны и пошел измерить брод. Какая радость, только по щиколотку. Сказалась летняя сушь. Андрей дал газу, и машина выскочила на левый рыльский берег. Тут нам опять встретилась женщина. Она не местная, из Москвы, купила здесь дом. Опять я не удержался и опять услышал такой же ответ об однофамильцах.
Итак, "Вот моя деревня, вот мой дом родной..." Дома деда я не нашел и даже не мог точно определить место, где он стоял. Пустырь... А ведь ещё до войны была в деревне и больница с родильным отделением, где родились три моих двоюродных сестры, и школа-десятилетка, которую окончили мои сестры Клава и Тоня, живущие ныне в Минске. Есть только церковь да магазинчик-забегаловка с алкоголем сомнительного качества.
Уже потом я прочитал в "Советской России" письмо, которое привел в своей статье мой давний друг Александр Васильевич Огнёв, замечательный писатель, фронтовик, командир пулемётной роты, живущий в Твери. Сестра Тоня писала ему в марте этого года из тверской деревни Ермолино, где была когда-то сотня домов: "Осталось совсем мало людей. 10 жилых домов в большинстве по одному человеку. Летом приезжают дачники. А скотины совсем нет. На всю деревню одна корова у Беловых... А участники войны все померли. В Хребтове не живёт никто, в Змееве — четыре человека, в Горшкове — пять, в родном нашем Красненьком — никого..." Именно в таких случаях русские люди говорят: как Мамай прошел... Мамай с партбилетом "Единой России".
И необъяснимым образом всплыли у меня в памяти с юности запавшие там строки из "Дубровского" Пушкина: "Государь ты наш Владимир Андреевич, — я твоя старая нянька решаюсь тебе доложить о здоровье папенькином! Он очень плох... Приезжай ты к нам, соколик мой ясный. Мы тебе и лошадей вышлем в Песочное. Слышно, земский суд к нам едет отдать нас под начал Кирилу Петровичу Троекурову — потом что мы, дескать — ихние, а мы искони Ваши. Ты бы мог, живя в Петербурге, доложить о том царю-батюшке, а он бы не дал нас в обиду. Остаюсь твоя верная раба, нянька
Орина Егоровна Бузырёва.
У нас дожди идут вот ужо друга неделя и пастух Микола помер около петрова дня".
Пастух... Значит, стадо было. И всё та же доверчивость, что в 1382 году, что в 1985-м. О, Русь...
Но это потом, а тогда, 25 августа, меня порадовало уже одно то, что луг, огромный луг от деревни до самой Непрядвы, слава Богу, был почти в прежней красе. Вот только кустов татарника я на нем не заметил, того самого, с которого начинается "Хаджи-Мурат" туляка Толстого. На них всегда было много пчёл и шмелей. Помните?
"Я возвращался домой полями. Была самая середина лета. Луга убрали и только что собирались косить рожь. Есть прелестный подбор цветов этого времени года... Я набрал большой букет цветов и шёл домой, когда заметил в канаве чудный малиновый в полном цвету репей того сорта, который у нас называют "татарином" и который старательно окашивают, а когда он нечаянно скошен, выкидывают из сена, чтобы не колоть на него рук..."
На лугу все же примерно против того места, где стоял дедовский дом, мы устроили привал. Ах, какой лапшой, тут же на походной плитке сваренной, угостила нас красавица Таня!.. Ну да, по чарочке... А потом на этом самом лугу, столько раз протоптанном и избеганном моими босыми ногами, я долго лежал на спине и смотрел в небо. На восток бежали светлый облака, и высоко-высоко, почти под облаками туда и сюда, туда и сюда метались стайки стрижей. Кто знает, может быть, вот так же метались они в двенадцати верстах к востоку отсюда над Полем Куликовым 630 лет тому назад в день Рождества Богородицы и видели все ужасы битвы и великое торжество наших прапрадедов.
P.S. В 11 часов ночи, вернувшись домой, я, конечно, сразу хотел поделиться впечатлениями от поездки, но жена была у дочери, занималась внуками. А утром я всё-таки пошел к давним соседям Мотяшевым. Дома была одна Лиля, а Игорь — в отъезде. Я рассказал ей вкратце о поездке и подарил магнитную пластинку с изображением Куликовского столпа. Она и слушала меня с интересом, и подарочку была очень рада. Но когда я вышел на улицу, то ударил себя по лбу — она же татарка! Но тут же и рассмеялся: ну и что? Мало ли какие дела творились на нашей земле 600-700 лет тому назад. И невольно стал вспоминать знакомых татар. И в детстве были приятели во дворе — татарские ребята (забыл имена), и на фронте были у нас в роте лейтенант Губайдуллин, и рядовой Хахибулла Зиятдинов, и у жены моей есть давняя подруга Галия Алимова, и шофер Раис, услугами которого мы давно и часто пользуемся... Вспомнил я и поэта Михаила Львова, татарина, писавшего на русском. И как!