А.П. Могли бы вы перечислить те зоны в отношениях России и НАТО, в которых проявляется взаимное раздражение или даже враждебность наших структур?
Д.Х. Одной из основных подобных зон является ситуация в Грузии. Она порождает различного рода разногласия как с военной, так и с законодательной стороны. Конечно, улучшения есть, но остаётся ещё обширное поле для дальнейшей работы. Было также разногласие по поводу размещения противоракетных комплексов в Европе, разногласие по вопросу Косово, по вопросам дальнейшего расширения НАТО.
Но я считаю, что мы не должны концентрироваться на разногласиях. К примеру, существует множество разногласий между Великобританией и Францией, но, несмотря на это, между ними — прекрасные цивилизованные отношения.
Между нами также не всегда всё гладко, но у нас есть зоны общих стратегических интересов.
Самым серьёзным затруднением на пути нашего сотрудничества, на мой взгляд, является наследие менталитета "холодной войны". Мы должны быть максимально объективны, не увлекаться словами и иллюзиями. Добрые намерения могут оказаться ложью. Но существуют материальные объекты: танки, ракеты, самолёты, они не лгут, являясь реальностью, а не иллюзией.
Думаю, даже невозможно представить, что НАТО является военной угрозой России. Бессмысленно пытаться рисовать картины нападения НАТО на Россию. Да и, глядя на вещи реалистично, не могу сказать, что сегодняшняя Россия представляет военную угрозу для НАТО. Мы можем нанести друг другу сильные увечья, но таким образом ничего не выиграем. Поэтому наилучшее решение — перестать мыслить в таком ключе: что я завоюю, что противник проиграет, в каком случае можно засчитывать ничью. Просто забудьте об этом. Полномасштабный конфликт между Россией и НАТО невообразим, его параметры нереалистичны.
Самая сложная задача, стоящая перед нами — это избавление от воспоминаний о "холодной войне", когда люди оперировали понятиями полномасштабного конфликта.
А.П. Но конфликт России с Грузией — это, в сущности, микроконфликт между Россией и НАТО. Более того, конфликт имел тенденцию развиваться, он был перенесён в Чёрное море, в область Крыма, и все полагали, что, может быть, и Украина будет вовлечена в него. По существу, конфликтность не устраняется сама по себе.
Д.Х. Глядя на события тех дней, осознаёшь, что решение с виду небольшой проблемы оказалось слишком масштабным. Население Южной Осетии — меньше пятидесяти тысяч человек, по меркам России или моей родной Великобритании она является большой деревней. Странно: то, что должно было решиться на уровне местного правительства, вызвало столь масштабные разногласия. Я думаю, Россия должна принять как факт то, что Советского Союза больше не существует, нации, входившие в него, теперь преследуют собственные независимые цели.
А.П. Это моя первая встреча с высокопоставленным лицом из НАТО, и внутренне я ощущаю себя не совсем спокойно, ведь в советское время я выступал в роли рупора антинатовских настроений. Сегодняшняя Россия состоит из многих противоречивых тенденций. Среди этих тенденций, затрагивающих обширные слои как народа, так и власти, видно отчётливое стремление к восстановлению огромных русских пространств, как раз то, что вы называете имперскими амбициями. Причём эти настроения не существуют где-то на периферии, они действуют на влиятельные круги в армии, в политике, в культуре, в православной церкви. И война с Грузией может трактоваться как первая авангардная имперская военная кампания постсоветской России.
Д.Х. У меня всегда вызывают глубочайшее уважение журналисты и их знание подобных вопросов, а также их желание видеть двойное дно такого рода процессов. Надеюсь, что я что-то неправильно понял, но если всё действительно так, как вы говорите, то каким вы видите следующий шаг?
А.П. Например, союз России с Белоруссией, решение о котором всё ещё не принято, является шагом в данном направлении. Также положительным признаком можно считать резкую перемену курса на Украине. Стремительное, если не сближение, то разрешение множества противоречий с Россией — это шаг в сторону создания союзного государства.