Наш телефон: (499) 246-00-54; e-maiclass="underline" denlit@rol.ru; электронная версия: http://zavtra.ru/.
Главный редактор — Владимир БОНДАРЕНКО.
Наталия Стяжкина УХОД
Опыт жизни великого человека живёт в веках. Оттого жизнь его длится вне времени. Многим в Ясной Поляне кажется, что хозяин только что вышел из дома, хотя нет его уже столетие. Будто вчера напечатали "Определение… о гр. Льве Толстом", а сегодня в Армянском переулке пели Вечную память на тайной панихиде...
10 ноября (н. ст.) 1910 года оказался днем начала конца. Кто-то называет эту десятидневную эпопею бегством, кто-то — уходом. И в том слове, и в другом есть своя правда. Отречение Толстого от мира было обдуманно и твердо. Оно состоялось в полной мере внутри него. Внешне же оно проявилось паникой и бегством от преследования. Нигде нельзя было укрыться, и никто не мог укрыть. Лишь один Бог смилостивился и укрыл своей дланью метущуюся и страдающую душу…
Вот краткая хроника 10 последних дней Льва Николаевича Толстого. Рано утром, около 5 часов утра, Толстой выехал в древний мужской монастырь Оптина пустынь. По пути в вагоне и у ямщика расспрашивал об оптинских старцах, говорил, что едет к ним. Приехав поздним вечером, отправился к монастырской гостинице. Постучал: "Можно мне войти?". Гостинник ответил: "Пожалуйте", — "Ведь я Толстой, может, вы меня не примете?" — "Мы всех принимаем, всякого, кто желание имеет". В гостинице написал длинное письмо и телеграмму Александре Львовне. В письме, в частности, говорилось: "Я ничего не решил и не хочу решать. Стараюсь делать только то, чего не могу не делать, и не делать того, чего мог бы не делать…". Утром следующего дня пошел к настоятелю. Перед крыльцом долго стоял на холоде и сырости с шапкой в руках, так и не решившись войти. Также не решился войти к знаменитому оптинскому старцу о. Варсонофию. Сам рассказывал своему спутнику доктору Д. П. Маковицкому: "Хотел зайти к старцу, постоял, но не решился. Не решился, ведь я отлучен". "А ещё пойдете?" — спросил Маковицкий. "Если пригласят", — был ответ. Не побывав ни у старца, ни у настоятеля, Толстой поехал к родной сестре — монахине Марии, в близлежащее Шамордино. В книге посетителей Оптиной осталась запись: "Лев Толстой благодарит за прием". В Шамординской обители он встретился с сестрой. Обняв матушку Марию, несколько минут рыдал на ее плече. Потом они долго говорили. "Я был в Оптиной, как там хорошо! С какой радостью я надел бы теперь подрясник и исполнял самые низкие послушания и трудные дела, но поставил бы условием не принуждать меня молиться, этого я не могу". "Хорошо, — отвечала сестра, — но и с тебя бы взяли условие — ничего не проповедовать, не учить". "Чему учить? Там надо учиться. В каждом встречном насельнике я видел только учителя. Да, сестра, тяжело мне теперь… А у вас что, как не Эдем! Я бы здесь затворился в своей хижине и готовился к смерти: ведь восемьдесят лет, и умирать надо… Да что, сестра, — оборвал свою речь Лев Николаевич, — я и не горюю, завтра же еду в скит, к отцам, только я надеюсь, как ты говоришь, что они меня примут"…
Планам Толстого не суждено было сбыться. Ночью в Шамординский монастырь за ним приехала Александра Львовна. Она рассказала отцу, что Софья Андреевна, узнав о бегстве Толстого, дважды бегала на пруд топиться, рвалась выброситься из окна, била себя в грудь то тяжелым пресс-папье, то молотком, колола себя ножницами, ножами, и все время как безумная кричала: "Я его найду!.." Ее письмо к нему, которое привезла с собой дочь, было также столь ужасно по своему отчаянию, что охваченный ужасом Лев Николаевич решает бежать дальше. Вот его слова: "Я не могу вернуться, я не вернусь. Я хотел здесь остаться, я даже избу ходил нанимать здесь на житье себе…" В 4 часа утра Льва Николаевича решили везти в Новочеркасск. Именно "решили везти", так как сам он, разбитый, страшно усталый, только повторял: "Всё равно куда… только ни в какую ни в толстовскую колонию, а просто в мужицкую избу".
В Астапове поезд решили остановить ввиду тяжелого лихорадочного состояния писателя. Толстой был уже так слаб, что с трудом дошел до кровати. Одним из распоряжений его было отослать телеграмму в Оптину с вызовом старца Иосифа. Из-за болезни старца из Оптиной прибыл старец-скитоначальник Варсонофий в сопровождении иеромонаха Пантелеимона. Несмотря на все усилия и мольбы о. Варсонофия, его к Толстому не допустили самые доверенные люди писателя: Александра Львовна и Чертков.