О том, по каким реальным законам и понятиям живут сегодня саратовские СМИ, я решился написать не для тех, кто так или иначе связан с этой сферой: внутри журналистского цеха и так все всё знают. Тем более, я всегда был жестким противником того, чтобы журналисты писали о журналистах. Но сегодня (впрочем, даже не сегодня, а позавчера) наступил такой момент, когда профессиональный журналист обязан объясниться со своим читателем.
Практически все ныне существующие в Саратовской области СМИ относятся к трём основным категориям. И в основе их разделения лежат, разумеется, деньги. Политическая позиция и оппозиция, гражданские принципы и заманульки типа "мы — самое независимое СМИ", "только у нас самая свежая и проверенная информация" и т.п. — всего лишь реклама. Нет денег — нет и СМИ. Источник денег всё и определяет. Есть издания чисто административные, есть — чисто коммерческие и есть — "чиста канкретные". Существует, правда, и прочая мелочь, но она, как правило, более трех-четырех месяцев не живет. Мне довелось поработать в печатных и электронных изданиях всех трех типов.
НАЧНЁМ С ПРОЕКТОВ казенных или административных. К ним относятся СМИ, принадлежащие всевозможным государственным и муниципальным учреждениям, а также крупным ведомствам. Журналистам в этих структурах работать, на первый взгляд, чрезвычайно легко. Но на самом деле — совершенно невозможно. Те, кто умудряются задержаться там больше года, начинают профессионально деградировать. Или находят в себе силы свалить оттуда, пока не поздно...
В начале 2010 года я случайно стал редактором районной энгельсской газеты "Наше слово" (Энгельс — город-спутник Саратова, расположенный примерно в трех километрах от областного центра; оба города разделяет лишь мост через Волгу). Место это оказалось вакантным по той причине, что предыдущий редактор, проработав год, не смог найти общего языка с районной администрацией. А мне редактировать газету, которая на 70 процентов состояла из обязательной публикации административных документов, частных объявлений и телепрограммы, а остальные представляли собой тупые отчеты с различных совещаний и заседаний, представлялось проще пареной репы. Я даже собирался улучшить её. В меру сил и возможностей, разумеется. Проработав в профессии без малого 20 лет, я прекрасно понимал, что революцию в болоте совершать бесполезно и даже вредно. Прежде всего для собственного здоровья. Но произвести его косметический ремонт я все же собирался. Увы, даже эти невинные мелочи были зарублены на корню.
В принципе меня предупреждали о том, что должность редактора тамошней районки мало чем отличается от работы директора дома престарелых. Но, уверяю вас, "дом престарелых" "Нашего слова" — это совсем не то, что я себе представлял. Людей старше пятидесяти там не более четверти от общего количества сотрудников. Основная же масса — молодежь. Но, самое удивительное, именно с пожилыми людьми я в основном и находил общий язык. В них я чувствовал хотя бы какую-то энергетику, какое-то, пусть даже очень вялое или смешное и нелепое, но желание что-нибудь сделать. Изменить, замутить, придумать, скреативить, почувствовать. В них я видел, слышал, ощущал, пусть уходящую, пусть исковерканную, обломанную, но ЖИЗНЬ! В молодых журналистах ничего этого не было.
Я ни в коем случае не хочу представлять их неким изначально бракованным на генетическом уровне материалом. Проблема в другом. Проблема в том психологическом феназепаме, которым прокачивают мозги и души этих молодых людей. По своему темпераменту, характеру, спектру интересов и увлечений эти ребята и девчата наверняка были разными, но в совокупности представляли собой некую однородную массу, за которую становилось очень грустно. Наверное, вне работы все они могли быть людьми совершенно интересными, увлеченными и неравнодушными — но чем-то ДРУГИМ. А на работе — АБСОЛЮТНЫЙ НОЛЬ. Хоть по Цельсию, хоть по Кельвину.
И немудрено. Здесь почти никто не дергал, не напрягал и не напрягался. Каждый понедельник у нас начинался с планёрки. Еще в пятницу вечером из администрации района нам сбрасывали план мероприятий этой самой администрации. План был довольно обширный, но именно в понедельник утром наш директор, получив указания сверху, сокращал его для нас раз в десять. Нам давались указания, что публиковать обязательно, а что — не совсем обязательно, однако очень желательно. На всё остальное можно было "забить". Чем я с удовольствием и пользовался. Потому что, помимо освещения всевозможных совещаний, заседаний, слащавых смотров, конкурсов и прочего обязательного барахла, из администраций разного уровня (районной, городской, поселковых) в газету едва ли не ежедневно поступало невообразимое количество документов, которые мы тоже должны были публиковать. И вот, представьте, какой восторг испытавали (и испытывают до сих пор) читатели "Нашего слова" (и огромного числа прочих административных изданий), когда получали газету о 12 полосах, из которых 10 состояли из административных документов, набранных максимально мелким шрифтом, полторы — из бронзово-сонных отчетов со всевозможных мероприятий и лишь полстраницы (а иногда и того меньше) из чего-то более или менее человеческого...