Почтительное, практически благоговейное обращение с текстом привело к тому, что перед нами редкий случай почти идеальной адаптации литературного оригинала. О художественных достоинствах романа можно спорить до бесконечности. Мы же всё-таки говорим о фильме. Пусть операторская работа Алексея Родионова звёзд с неба не хватает — в эпоху тотального уничтожения отечественного кинематографа дела могли обстоять намного хуже. Единственно верный ход, который можно было использовать в перенесении на экран почти бессюжетной, многословно-философской прозы, был найден практически безукоризненно. И именно он стал камнем преткновения для поклонников Пелевина, более всего ценящих постмодернистские завихрения мысли писателя — тот безумный набор букв, который практически невозможно переварить в наши дни, при повторном прочтении. А вот о чём можно пожалеть, так это о том, что "за кормой" остались небезынтересные мысли о сущности рекламы — в фильме ей вообще не даётся никакой оценки.
И хотя Виктор Гинзбург признаётся в том, что мечтал следовать Пелевину чуть ли не дословно — что и происходит в первой половине фильма, но расставляет акценты, прежде всего опираясь на свой жизненный опыт. Как и пелевинский герой, в прошлом работник рекламы, он хорошо знаком изнутри с тем, как работает принцип "иллюзорного покрывала пиара". Догадываемся об этом и мы.
Но фильм, как и роман, не даёт ответа на главный вопрос — что скрывается за всей этой российской "матрицей", кто автор технологий, по которым, как по накатанной дорожке, моделируется мир. Не разберётся в этом и публика. Как было верно подмечено во время обсуждения фильма на предпремьерном показе для избранных: "90% потенциальных зрителей этого фильма не знают слова "эзотерика", а те 10%, которые знают, — не понимают его значения". Пустота поглощает гильгамешевскую борьбу порядка и хаоса, за золотыми масками культа богини Иштар колышутся лишь тени. Ясно одно — жизнь становится истинно реальной только под допингом. И это как раз свидетельствует не об изобилии эпохи, а о её ограниченности. Вопрос только в том, стоит ли проверять всю эту псевдореальность на прочность.
-- О величии забвения
"Завтра". К выходу готовится ваша новая книга прозы, в интернете последнее время достаточно часто появляются ваши эссе о музыкантах, актёрах, регулярно проходят ваши концерты. А кто вы в самоидентификации, особенно в свете сегодняшней ориентации на узких специалистов?
Гарик Осипов. Человек, которому некуда и незачем торопиться. Чтобы наверстывать упущенное, его надо сначала упустить. Чутье, точность выбора и хирургическое равнодушие при отсечении ненужных вещей — эти свойства обеспечили нас на всю жизнь. Нам по-прежнему нравится термин "неангажированный энтузиаст", поскольку он ни к чему не обязывает.
"Завтра". Обширность вашего репертуара — притча во языцех. Хватает известных номеров, однако они давно уже "присвоены" и совсем не воспринимаются как вариации Ободзинского или Хампердинка. Каков принцип выбора? Что вы точно не будете петь? Существует ли разница между исполнением "Meet Jaqueline" в двадцать лет и в пятьдесят? Вы всегда говорили, что человек обязан меняться, а меняются ли вместе с ним произведения, к которым он обращается?
Г.О. Хамп, напомним, тоже в первую очередь интерпретатор. 90% его репертуара — вещи почтенные, требующие индивидуального подхода (здесь очень важно чувство меры). Я — дилетант (в чьих-то глазах не лишенный обаяния, для кого-то отталкивающий) и пою то, что более-менее получается воспроизвести, причем упор делается прежде всего на эмоциональную достоверность.
Я точно не буду петь (при посторонних) пьесы, требующие большого владения формальными приемами. Например, "Lush Life" или "Tre Verita" (это Баттисти композиция). Есть еще много чего, что я не буду петь, но это — я не буду… (смеется), а людям нравится!