В Багдасарове сочетаются дерзкий ум учёного, энциклопедизм и дар рассказчика. Он вдохновенно работоспособен и основательно отвечает за свои слова — так один из очерков книги "Творцы Священной истории" Роман переписывал двенадцать раз.
Багдасаров фундаментален, но при этом мобилен, способен действовать в наступательном ключе. Он словно сталкер направляется в те сферы, куда академические люди, как правило, идут неохотно. Ибо они — предмет агрессивного интереса разного рода дилетантов. Но это вовсе не означает, что в сих мирах совсем не обитает истина.
При всей сложности и изысканности тем, работы Багдасарова — не назидательные лекции. Он всегда открыт к диалогу и приглашает читателя к совместному путешествию, размышлению, поиску.
"ЗАВТРА". Как же появился популярный автор Роман Багдасаров, какие цели и задачи ставил перед собой? Почему возникли именно такие темы как, например, христианская символика?
Роман БАГДАСАРОВ. Моя цель — популяризировать то, что сделано поколениями других исследователей. В советской науке, к примеру, масса интересного происходило: выпускались замечательные труды Отдела древнерусской литературы, был накоплен колоссальный пласт знаний, но он никак не доходил до людей, интересующихся русским православием. На этом пути имелось множество препон. В частности, православие никогда не изучали как часть народной культуры, ведь оно считалось официальной религией. Этнографы старались выискать что-то жареное, экзотическое, и не воспринимали православие как базу культуры русского этноса. В советский период, по понятным причинам, с православием тоже никто не хотел возиться; легче было вообще рассечь древнерусскую культуру. И объявить, что там половина христианского, а половина языческого. Так была создана теория двоеверия, главным апологетом которой был академик Рыбаков. Эта теория оказалась научно не состоятельной, потому, что искусственно расчленяла феномены народного сознания. Но у неё до сих пор остаются приверженцы.
Я начал заниматься этнографией как участник семинара "Православие и русская народная культура" при Институте этнологии и антропологии РАН, который до сих пор ведёт Марина Михайловна Громыко. Она впервые стала изучать православие в системе народной культуры. Сначала это вызвало полемику, с Мариной Михайловной спорили, но впоследствии многие поменяли свою позицию. Мои занятия проходили в русле семинара, я участвовал в его сборниках, сейчас они трансформировались в журнал "Традиции и современность", который редактирует Олег Кириченко.
На занятия символикой меня подвигнул историк архитектуры Михаил Петрович Кудрявцев, я достаточно был с ним близок в последние годы его жизни, это был мне подарок судьбы. Кудрявцев рассказал мне, что лучшим дореволюционным специалистом по символике был граф Алексей Сергеевич Уваров, который составил "Символический словарь" (до сих пор неопубликованный, кстати). В своём понимании символики Уваров опередил современников лет на пятьдесят. Он работал сравнительно-интегративным методом, напоминающим то, к чему в 1920-1930-е годы пришли Мирча Элиаде, Жорж Дюмезиль, французская школа символоведов. Причём, в отличие, скажем, от Генона, Уваров стоял не на эзотерических позициях, а на церковно-христианских. Вообще, граф был очень религиозным человеком: останки людей, которые откапывал, — он отпевал и потом перезахоранивал. Советские археологи любили пинать его за то, что тот "перепутал слои". Но Уваров воздавал должное усопшим, а советские археологи, которые "не путают слои", всё просто сгребали в отвал как мусор.
Уварова я прочёл всего, включая неопубликованное. И долго ничего не печатал, просто изучал. Параллельно занимался Оптинским архивом. Меня интересовало русское старчество в его лучших проявлениях. Здесь я упомяну покойного Алексея Червякова, который раньше описывал фонды в Отделе рукописей Ленинки, он ввёл меня в изучение оптинской проблематики.
И третий момент: ещё будучи студентом Историко-архивного института, я захотел понять древнерусскую историософию, по которой тогда, в конце 1980-начале 1990-х годов ничего толком не было написано. Стал внимательно читать русские летописи, сверяя их с Библией. И тогда я осознал, что древнерусская культура мыслила себя как непрерывное продолжение библейской традиции. Регулярно посещая богослужение, я обнаружил там все эти отражения. Так у меня сложилось некое объёмное видение. С определённого момента я словно получил некий ключ к дешифровке тех средневековых посланий, которые не утратили своей актуальности до нашего времени. Долгие годы меня совершенно не волновали собственные идеи, мне хотелось узнать "как на самом деле", актуализировать то, что неадекватно понимается в силу многочисленных аберраций. Постепенно я стал публиковать разные тексты, которые теперь складываются в книги.