А я абсолютно неоригинален — люблю собирать белые грибы. Мне даже зимними ночами нередко снится, что хожу по ельнику, березняку или сосняку и ищу boletus edulis. И здесь я верен классической традиции. Белые обожал Петр Ильич Чайковский, а по рассказам Бориса Александровича Чайковского знаю, что вместе с Николаем Яковлевичем Мясковским они самозабвенно охотились за боровиками.
К грибам я отношусь трепетно. Бывает так: прихожу в лес и, ещё не видя ни грибочка, чувствую — они здесь! Волнение, учащённое сердцебиение… Как-то в начале мая меня посетило такое предчувствие грибов, и я подумал, что на этот раз интуиция дала сбой: для белых ещё рано. Но вскоре обнаружил выводок гигантских строчков!
"Завтра". Как рождается белый гриб — тайна: искусственно разводить его не удаётся. А рождение композитора — тайна ещё большая. Композитор — некий инженер звуков, сопрягатель нот? Или формальное мастерство — не самое главное, а композитор — понятие, в первую очередь, этическое?
В.Д. Для композитора требуется не только общая музыкальность, но и невероятная, непреодолимая тяга к музыке, которая звучит не только во внешнем мире, но, главное, — внутри самого человека. Душа ребёнка, который хочет стать композитором, должна петь. Это никак не связано ни с мастерством, ни со знаниями. Это природа.
Конечно, необходимо чисто музыкальное образование, изучение сольфеджио, нотной грамоты, теории, иначе музыку просто нельзя записать. Но, безусловно, главное здесь — это развитие личности, что подразумевает трудную работу не только над нотами, но и над собой. Кстати, давая ученикам-композиторам задания на лето, я прошу их не столько сочинять, сколько наблюдать природу и читать книги.
"Завтра". Существует целый ряд композиторов модернистского толка, которые то, что вы сейчас сказали, посчитают лишним. Можно ли примирить последователей православного советского традиционалиста Георгия Свиридова с приверженцами авангардиста-западника, звукового математика Эдисона Денисова?
В.Д. Убеждён: в основе настоящего композиторского творчества стоит не математический расчёт, а духовность. Когда я в молодости был введён в круг композиторов, близких к Денисову, Эдисон Васильевич очень хотел во мне видеть правоверного авангардиста. Но я его постоянно разочаровывал, потому что у меня были собственные взгляды, и я их открыто выражал. И меня дружески предупредили "по секрету": только не говори в этом окружении о Боге, эту тему даже затрагивать нельзя, здесь признают только технологию творчества. Тем не менее, к концу жизни Эдисон Васильевич пришёл к Богу и принял православное крещение. Это мало кто знает. И теперь я его поминаю, как раба Божьего Игоря. Пути Господни неисповедимы…
"Завтра". А вы прошли через искушение модернизмом?
В.Д. К 70-м годам, когда я вошёл в композиторский мир, были уже крайние и даже отталкивающие формы модернизма. Я с детства, как пианист, был тесно, не кабинетно, связан с публикой и видел, что от исполнителя ждут живого слова и чувства, а не искусственной модели. Конечно, интерес к авангарду существовал: были фестивали и концерты, на которые публика специально приходила смаковать необыкновенные музыкальные блюда, иногда очень странные и совершенно несъедобные. И всё же модернизм (но не крайний авангардизм) на меня влиял. Я был под воздействием многих крупнейших композиторов-новаторов, начиная от отечественных корифеев — Прокофьева, Стравинского, Шостаковича, — до западных композиторов: Бартока, Хиндемита, Берга, Мессиана…
"Завтра". Каждый из перечисленных композиторов ярко, оригинально и неповторимо национален. Шостакович развивал русские традиции Мусоргского, когда мы слушаем Мессиана, слышим не абстрактного европейца, а конкретного француза…
В.Д. Берг — австрийский композитор с особой венской культурой. А Барток — один из самых почвенных композиторов в истории! И, что примечательно, он не замыкался только на венгерском фольклоре, а впитывал в себя и румынскую, словацкую, украинскую, болгарскую, турецкую музыкальные культуры.
"Завтра". Но в какой-то момент национальная музыка стала немодной. Разве можете вы сказать, какова этническая принадлежность композиций на современных "актуальных" конкурсах и фестивалях?
В.Д. Нет, конечно. Видный авангардист Штокхаузен говорил: "Удиви меня!" Это стремление привело целые композиторские школы к утрате исторически важнейших элементов музыкального языка. От искусства ничего не осталось, кроме саморекламы. Сам предмет искусства исчез. А духовная сторона процесса такова: расцвёл музыкальный эгоизм, стремление показать "себя любимого" в искусстве, а не наоборот. "Я это придумал! Я создал новое направление! Я необыкновенный, я не такой, как все, я, я, я!" — вот клич крайнего модерниста. Этим композитор бросает вызов Богу, мировой гармонии, даже законам природы. Сейчас композиторы такого толка считают невозможным использование терцовых созвучий. Но благозвучный терцовый строй — в природе самого звука!