Как ни объяснять это столкновение, но советский коммунистический режим разошелся с еврейством и был уничтожен как некогда режим царский. Вероятно, этот фатальный для коммунистического режима разрыв между ним и еврейством связан также и с подъемом чувства еврейского патриотизма, произошедшего под влиянием жестокостей, жертвами которых стали евреи, оставшиеся на оккупированной немцами территории. Того, что позже стали называть "Холокостом". Автор не раз цитирует воспоминания реальных лиц и художественные произведения, показывающие, что в атмосфере их господства в 30-е годы многим евреям казалось, что они забыли о своей национальности. Например, согласно воспоминаниям известного философа Виталия Рубина, он учился в одной из лучших московских школ: "Больше половины его одноклассников были евреями. Понятно, что еврейский вопрос там не возникал, и не только в негативном антисемитском его смысле. Он не возникал вообще. Все евреи знали, что они евреи. Но считалось, что все относящееся к еврейству, это дело прошлого". Эта же мысль высказывается очень многими авторами — от самого известного тогда журналиста Ильи Эренбурга до подсудимых по процессу ЕАКа. Но наиболее ярко это выражено в романе В. Гроссмана, герой которого: "…Виктор Павлович ("Пинхусович", но мать переделала его отчество) Штрум (…) никогда до войны не думал о том, что он еврей. Никогда мать не говорила с ним об этом — ни в детстве, ни в годы студенчества. Никогда за время учения в Московском университете ни один студент, профессор, руководитель семинара не говорил с ним об этом". Но вот он получает письмо от матери, последнее перед ее отправкой в гетто, где ее уничтожили немцы, в котором написано: "Я никогда не чувствовала себя еврейкой. А вот в эти ужасные дни мое сердце наполнилось материнской нежностью к еврейскому народу. Раньше я не знала этой любви. Она напоминает мне мою любовь к тебе, сынок". Следующая цитата, это уже текст самого автора: "Последнее письмо матери заставило его услышать "голос крови". Вид освобожденных территорий, "Украины без евреев", как назвал увиденное Гроссман, — мог придать его голосу новую силу". Так возник еще один источник трения евреев, проживавших в России, с окружающим населением. Оказывается, что, как вспоминал Виталий Рубин, "все евреи знали, что они евреи", но это чувство в некоторых случаях не проявлялось, а в других оживало; это загадочное чувство охватывало всех евреев мира при каком-то одним им известном определении понятия "еврей".
Например, Слёзкин пишет: "Был один вопрос, в котором все внуки Бейлки сходились, и вокруг которого можно было организовать их чрезвычайно значительные финансовые, интеллектуальные и политические ресурсы — благополучие их заграничных соплеменников". Как внуки Бейлки определяли, кто является их соплеменниками? Это свойство забывать о своей национальной принадлежности в период благополучия и вспоминать о нем в тяжелые времена, да во всем еще мире, и является, как мне кажется, коренным отличием евреев от других народов. Как же понимать это забывание в период благополучия? Ведь при другом "прочтении" это может быть охарактеризовано как сознательный обман.