Сейчас развитый мир в интеллектуальном отношении стоит перед выбором, от которого его бросает в дрожь. Кажется очевидным, что средний класс должен жить, и жить хорошо, потому что его представители — люди, а значит, нужно их беречь даже без эквивалентной отдачи. Увы: этот естественный путь требует отказа от мысли о том, что человек живёт ради прибыли, что для Запада идеологически невозможно.
Ведь он по историческим меркам только что победил нас, думающих по-другому, только что сделал эту победу и победившую коммерческую парадигму высшей ценностью, — как можно отказаться от собственной победы?
Сама мысль о таком отказе порождает пугающую неопределенность: а какими после него будут мотивы массовой деятельности? Как и почему будет устроено общество?
Да, советская цивилизация прошла по этому пути достаточно далеко, но при всех достижениях ее пример не вдохновляет: она погибла.
Всё это отталкивает мир на проторенный путь реализации корпоративных принципов эффективности: кто слишком много потребляет и слишком мало производит, тот подлежит социальной утилизации.
Это именно средний класс развитых стран: нищие африканцы, медленно умирающие на 1-2 доллара в день, потребляют не так много.
И мы видим идущее с середины 90-х годов обнищание американского среднего класса, которое сейчас ускорилось за счет кризиса. Мы видим медленное, но всё же идущее обнищание среднего класса и в благополучной Европе.
И мы видим вопросы.
Как сделать так, чтобы социально утилизируемые оставались довольны и не устраивали бунтов или хотя бы исходов, укрепляющих конкурентов?
Как помочь занимающимся утилизацией чувствовать себя честными и добрыми людьми, а не палачами?
Есть и системные проблемы. Так, демократия, которая осуществляется от имени и во имя среднего класса, без самого этого класса выродится в информационную диктатуру "нового типа".
А ведь она и без того переживает глубочайший кризис: упрощение коммуникаций превращает стандартные демократические институты в их противоположность.
Смысл формальной, западной демократии заключается в том, что обществом должна управлять наиболее влиятельная в нем сила, — но не только маленькие, но даже и крупные общества из-за упрощения коммуникаций часто оказываются в ситуации, когда наиболее влиятельная в них сила оказывается для них внешней. И строжайшее соблюдение всех демократических формальностей отдает их под внешнее управление, разрушительное хотя бы из-за своей безответственности.
Содержательный смысл демократии — обеспечение максимального учета управляющей системой интересов и, главное, мнений управляемых.
Но, пытаясь технологиями формирования сознания чего-либо добиться от того или иного общества, вы видите: эффективнее всего влиять не на все общество, а на его элиту — на людей, участвующих в принятии и реализации значимых решений или являющихся образцами для подражания.
Второй тип столь же важен для управления, как и первый: притягательность и понятность команды "делай, как я" непревзойденна, несмотря на все достижения логики и высоты духа. Поэтому успешный клоун не менее важен для управления, чем министр, — и последнему остается лишь посочувствовать.
Как только становится ясным, что воздействие на сознание элиты намного рентабельнее, чем воздействие на сознание общества, — она оказывается под концентрированным и хаотическим ударным воздействием технологий формирования сознания.
И ее сознание трансформируется не просто быстрее — она начинает мыслить по-другому, не так, как всё остальное общество. Результат — не просто непонимание, а разрыв общественного сознания.
Если обычно информационный сигнал проходит из социальных низов наверх к элите, и та реагирует на этот сигнал, то сейчас этот сигнал не проходит вовсе, а если и проходит, то воспринимается неадекватно. Это кризис управления — и, соответственно, кризис традиционной, формальной демократии.