Мне скажут, что Россия не для русских, а для россиян. Я в ответ могу только засмеяться. Даже мой сосед, сдающий квартиру внаем, хорошо знает различие между русским и россиянином. Пусть попробует россиянин снять квартиру у моего соседа, и я сразу скажу, что у него ничего не получится. Потому что под словом россиянин скрывается нерусский. И это все знают. Поэтому, когда говорят, что Россия для россиян, это означает признание того, что Россия существует для нерусских. Тем самым разрушается метафизическая структура существования России. И не нужно быть пророком, чтобы предсказать скорый распад России, обусловленный отсутствием этой структуры. Поэтому "Россия для русских" — это не экстремистский лозунг, а условие того, чтобы Россия была понятной для всех, кто живет в России.
ПАРИЖ
Париж — это, конечно, не Москва. У Парижа благородная седина, он выглядит на свой возраст. Москва молодится, уродуя себя пластическими операциями. В Москве нет ни одного заповедного, не тронутого современностью места. Все испорчено. Везде новоделы, даже в Кремле.
Слава Богу, Париж любим парижанами. Его не испортили даже нелепые свидетельства возможностей технической цивилизации. Я имею в виду башню Монпарнаса, Эйфелеву башню и пирамиду в Лувре. Даже квартал Дефанс, сплошь состоящий из высотных зданий, не портит облик города, ибо является всего лишь окраиной Парижа.
В Москве всё время что-то переделывается, перестраивается, сносится. В Париже дело обстоит не так. Например, улица Риволи. На площади Пирамид стоит статуя Жанны д`Арк. Эта статуя стоит на том месте, на котором Жанна д`Арк была ранена, воюя с англичанами. Что мы видим? Мы видим, как золотая Жанна восседает на золотом коне. Вопрос: зачем её позолотили? С эстетической точки зрения золото здесь совсем не нужно. Тем более, что французы вообще-то довольно прижимистый народ.
Ответ оказывается простым. Во время Второй мировой войны немцы захватили Париж и стали устанавливать в нём новый порядок. Парижанам это не понравилось. Чтобы привлечь их на свою сторону и напомнить французам о нелюбимых ими англичанах, Гитлер приказал позолотить статую Жанны д`Арк. Её позолотили. Но почему же после войны Жанне не вернули прежний облик? В ответе на этот вопрос содержится отличие французов от русских.
Французы не вернули Жанне прежний облик потому, что так уже необратимо случилось. Была война. А бывшее, как понимают французы, нельзя сделать небывшим. Оно принадлежит уже истории. Русские бывшее всё время делают небывшим. Поэтому в Париже на нас со всех сторон смотрит история. В Москве мы видим следы того, что бывает только после истории.
В Париже даже за семь дней можно найти много следов русской истории и культуры, но в нем очень мало следов русской мысли.
Во Франции, как сказала мне мадам Гренье, профессор славистики, все меньше и меньше русских. Но в киоске еще можно за 2 евро купить "Русскую мысль", ежедневную газету.
И самое главное, что можно понять, находясь в Париже, так это то, что большое видится на расстоянии. Россия так велика, что ее хорошо можно рассмотреть только с Монпарнаса.
Георгий Судовцев -- Апостроф
Станислав Куняев. Жрецы и жертвы Холокоста. — М.: Алгоритм, 2011, 384 с., 2000 экз.
Очень похоже на то, что Станиславу Куняеву удалось совершить невероятное: положить свой личный увесистый камешек на самую вершину информационного Эвереста, посвященного трагедии евреев в годы Второй мировой войны. Хотя сам автор предпочитает предстать перед читателями в роли добросовестного "копипастора" и отчасти мемуариста: "В полной мере своего собственного взгляда на предмет исследования мне выработать так и не удалось, и книга, выросшая из поначалу задуманной небольшой статьи, получилась весьма компилятивной. Но об этом я не сожалею: пусть читатели сами освоят избранные мною выдержки из разных книг, порой прямо враждебных, порой дополняющих или повторяющих друг друга..."
Однако такая скромность и непритязательность в большей мере демонстративна, и Станислав Юрьевич, разумеется, прекрасно понимает, что он этой своей книжкой, которая до того частями печаталась в журнале "Наш современник", натворил и что на самом деле сказал.
Куняев не оспаривает ни сам факт Холокоста, ни сакральную цифру в шесть миллионов его жертв, ни конкретные технологии уничтожения этих шести миллионов, позволяя себе разве что цитировать по этому поводу таких интеллектуалов-"ревизионистов", как Роже Гароди: "Не надо задавать вопрос, как было возможно технически такое массовое уничтожение. Оно было возможно технически, потому что оно имело место. Такова обязательная исходная точка любого исторического исследования на эту тему"; Анну Арендт: "Нацисты делали что-то прямо-таки бесполезное, если не вредное для себя, когда в разгар войны, несмотря на нехватку стройматериалов и проката, воздвигали огромные дорогостоящие фабрики уничтожения и организовывали транспортировку миллионов людей. Налицо противоречие между этим образом действий и требованиями войны, что придаёт всему этому предприятию сумасшедший и химерический характер"; или Нормана Финкельштейна: "Холокост невозможно рационально объяснить. Если нет сравнимых с Холокостом исторических событий, то он вообще возвышается над историей. Итак, Холокост уникален, потому что он необъясним, и необъясним, потому что он уникален". Это всё — "ревизионисты". Впрочем, "жрецы" Холокоста говорят примерно то же самое: "Холокост уникален и не имеет параллелей в человеческой истории" (Я.Нейснер); "О Катастрофе невозможно говорить иначе, нежели через призму невыразимости" (Я.Леоняк) и т.д., и т.п.