И вообще, что касается Пушкина, то над ним в Советское время, уверяет Волков, просто глумились: в 1937 году из столетия со дня его смерти устроили не что иное, а настоящую "вакханалию" (с.79). О, я это помню: по радио и с эстрады Владимир Яхонтов и Дмитрий Журавлёв глумливо читали именно его "Вакхическую песню":
Что смолкнул веселия глас?
Раздайтесь, вакхальны припевы!..
А вместо последней строки "Да здравствует солнце! Да скроется тьма!" они вопили: "Да здравствует Сталин! Да скроется Троц!" Сплошная вакханалия!
Андрей Платонов, уверяет литературный осьминог, ухитрился в эти ужасные дни напечатать хорошую статью о Пушкине, но — под псевдонимом. Почему так? А потому, что еще в самом начале 30-х годов, после резкой надписи Сталина на журнальной публикации его рассказа "Впрок", Платонова-де "выбросили из литературной жизни". Да как же узнали о надписи Сталина, сделанной в тиши кабинета? Разве он тотчас и опубликовал свои маргиналии, то бишь, заметки на полях, как это делал когда-то покойный критик Юрий Суровцев? Владимир Теодорович, Вы же должны понимать, что надпись стала известна только после смерти Сталина, а Платонов умер раньше.
Да, у писателя были немалые трудности в жизни и в творчестве, но все тридцатые годы он активно работал и напечатал немало прекрасных вещей. Вспомните хотя бы "Такыр" (1934), "Третий сын" (1935), "Фро" (1936), "Река Потудань" (1937), "На заре туманной юности" (1938), "Родина электричества" (1939)... А сколько было у него именно тогда критических статей! О Горьком, Николае Островском, Юрии Крымове, о Чапеке, Олдингтоне, Хемингуэе... А пьесы для Центрального детского театра!
Статья Платонова "Пушкин — наш товарищ", которую имеет в виду Волков, была напечатана в журнале "Литературный критик" №1 за 1937 год и вовсе не под псевдонимом, в чем нетрудно убедиться, не обращаясь к архиву. В том же "ЛК" вскоре появилась его статья "Пушкин и Горький". В журнале "Красная новь" (1937, №10) против обеих статей выступил известный тогда критик Абрам Гурвич. 20 декабря в "Литературной газете" Платонов ответил ему вовсе не как человек, живущий в страхе: "Критический метод Гурвича крайне вульгарен и пошл..." Так вот, ответ А.Гурвича тоже в "ЛГ" так и был озаглавлен: "Ответ тов. Платонову". Где же псевдоним?
Сочинение осьминога изобилует нечистоплотными выдумками такого рода и о других писателях. Так, он хочет уверить нас, что в двадцатые годы стихи Пастернака были запрещены. Владимир Теодорович, сообщите этому недотёпе хотя бы списочек основных изданий поэта именно в ту пору: "Сестра моя — жизнь" (1922), "Темы и вариации" (1923), "Избранное" (1926), "Девятьсот пятый год" (1927), "Поверх барьеров" (1929)... Ещё, говорит, тогда были запрещены и стихи Николая Заболоцкого.
И у этого писателя судьба была не простая. Но у него в ту пору и запрещать-то было нечего, кроме, разве что нескольких рассказов для детей, напечатанных в журнале "Ёж". Неужто злодеи их и запретили? А первая знаменитая книга поэта "Столбцы" вышла в самом конце тех лет — в 1929 году. Вокруг неё бурно кипели страсти, но никто её не запрещал.
Нет конца измышлениям и фантазиям этого ракообразного о нашей литературе. Дело доходит вот до чего. Иосиф Бродский, говорит, уверял меня, что Достоевскому, как и его герою Раскольникову, "вполне могла придйти мысль об убийстве ради денег". А мне кажется, что Бродскому вполне могла прийти мысль об убийстве Волкова просто ради того, чтобы он замолчал.
Но Соломон этого не понимает и гонит облезлого зайца своего домысла дальше: "Схожие идеи об убийстве ради денег обуревали молодого Шостаковича". Вы только подумайте, великий композитор, гений, а вот вам, пожалуйста... И как это доказывается? Очень убедительно. В одном из писем, говорит, "у него прорвалось уж совсем "достоевское": "Хорошо было бы, если бы все мои кредиторы вдруг умерли. Да надежды на это маловато. Живуч народ". Да, "заимодавцев жадный рой" ужасно живуч... Владимир Теодорович, неужели Вы и теперь не понимаете, что за создание Божье Ваш друг и какую книгу Вы осенили своим славным именем?