Мой сценарий не пришёлся по вкусу членам худсовета, которые придерживались исключительно либеральных взглядов и считали Солженицына едва ли не собственным апостолом. А евангелием был "Архипелаг Гулаг", который я, кстати, так и не смог дочитать до конца.
Сценарий вяло обсуждали, советовали подумать о чём-то другом. К концу вроде бы согласились на доработку, что меня тоже устраивало. Но тут дверь неожиданно распахнулась — и комнату залил свет уже высоко взошедшего на тот момент "солнца" отечественной кинематографии в лице Александра Николаевича Сокурова.
"Всё никуда не годится!" — без предисловий начал Сокуров. "Это будет позор для объединения и для студии, второй представленный проект не должен быть запущен. Впрочем, у меня есть две хорошие кандидатуры вместо этих. Два моих ученика. Вот там всё интересно". Идеей мгновенно прониклись и остальные члены совета. Например, большой поклонник русского народа и глубокий исследователь быта русской деревни Юрий Мамин сказал: "И действительно, у Лизнёва это всё сыро, не разработано, лучше тему сменить. Запустим вообще что-то другое".
На этой не очень-то оптимистичной ноте худсовет должен был закончиться, но тут взбунтовался я. Задело то, что не было приведено никаких аргументов, не проводилось никакого обсуждения. Ещё вчера люди говорили, что их зажимают, что их заживо хоронят. Но, встав во главе процесса, они проявляют себя точно так же.
"А можно ли мне высказаться?" — спросил я. Не дав членам худсовета опомниться, продолжил: "Вы в общем-то не совсем поняли суть сценария. Ведь главное не те процессы, которые происходят между людьми в деревне, не социальный фон. Главное — это процесс преображения души человеческой. Герой вдруг неожиданно начинает ощущать духовную связь со своими предками. Вступает в своеобразное молитвенное, литургическое общение с ними. Ещё вчера он был атеистом, но на наших глазах обретает веру. И не потому, что ходит в церковь. Найдя испорченную фотографию, он воссоздаёт образ своего деда, казалось бы, навсегда утраченный. Происходит своеобразное воскрешение памяти о нём. Герой осознаёт, что и смерти-то нет. Это главное. А всё остальное потом. Конфликты внутри семьи, социальные проблемы современной деревни — это второстепенное. Поэтому, мне кажется, что вы не совсем поняли замысел, пусть и не далёкий, этого фильма".
В комнате повисла напряжённая тишина. Но тут входит киновед Юрий Павлов и вносит огромный поднос с горой красных яблок. "Угощайтесь!" — предложил он. Члены худсовета сразу же рванули к подносу.
В своей жизни ни до, ни после я ничего подобного не видел. На яблоки накинулись с какой-то ожесточённой яростью. Слышался хруст, чавканье, во все стороны летели брызги сока, сыпались семечки, ошмётки кожуры. Яблоки поглощались с такой страстью и напором, что мне казалось: в буквальном смысле сжирают меня.
Прошли секунды — и все красные яблоки исчезли. Цирк! Фантастика!
"Я ничего не понял, что он здесь сказал", — тихим голосом произнёс Сокуров, насытившись и перезагрузившись. "Неужели не ясно, что всё это никуда не годится? Что это беспомощно и лживо, как у Шукшина. И у тебя, Валера, тоже", — обратился он к притихшему Наумову.
И тут остальные стали поддакивать. Один за другим, перебивая друг друга. Да, да, всё это не годится, всё плохо, беспомощно. Все члены худсовета рванули ниспровергать слегка сопротивляющегося оппонента. Через минуту всё закончилось. Мне отказали в дебюте, зарубили заодно и Валерия, который невовремя попал под горячую руку.
Мы стояли с Валерой в коридоре, и он не мог понять, что же произошло, зачем же он остался. Я всё оправдывался. "А почему ты смеёшься, чего улыбаешься?" — спросил Наумов. "Да вот вспоминаю, как они поглощали яблоки. Надеюсь, ты-то не пробовал?"
С тех пор предвзятое отношение к красным яблокам меня не покидает.
А свой дебют, "Зеленинский погост", я всё же снял. Помог, поддержал, подставил плечо Виктор Иванович Трегубович, автор прекрасного фильма "На войне как на войне". Вечная ему память.
Елена Антонова -- Мелодия становится цветком...
Существовавшее испокон веков соперничество двух основных областей творчества человека, искусства и науки, было сглажено в античности введением в обиход слова "культура", широта смыслового поля которого — "возделывание, развитие, образование, воспитание, почитание", вместив в себя значения обоих, примирила их. Понятие культуры стало одним из самых востребованных; лишь времени дозволялось судить, кто оказался лидером прошедшего дня — искусство или наука.