"Памяти Майкла Джексона" — один из самых динамичных текстов в плане соотношения личного и социального. Уловленный масскультурой образ может музыкальным рефреном гибельной композиции. Гибнет сам Джексон, поэт и страна: "Граждане шли, как на парад,/Скандируя: "Ельцин! Ельцин!"/А вечерами в программе "Взгляд"/Песни нам пел Майкл Джексон". Джексон "принес перестройку и гласность и прочие блага свободы". Уже умерший Джексон и еще живой герой — в соотнесении: "Вот он идёт походкой лунной/Задом наперед,/Каким я был тогда юным,/А нынче наоборот". Этот Джексон не имеет никакого отношения к музыке, он — знак абсурдного поражения: личного и коллективного: "На почту приходит лишь спам,/А больше ни хера./Майкл Джексон принял ислам,/Да и нам всем пора". Чудовищный Джексон — стереотип мира, который также пляшет к смерти, впрочем, как и сам герой стихотворения, безуспешно мечтающий о позитивных изменениях: "Пересадите мне черную кожу,/Сделайте пухлость губ,/Я в зеркале свою пьяную рожу/Видеть уже не могу".
В стране хорошо лишь иконам информационного антимира: Джексону, Диане, Литвиненко, бен Ладену. Русскому человеку нет места. В очередной раз он избит своей милицией, и не заступится ни ПАСЕ, ни Алла Гербер, ни Глеб Якунин, ни "Мемориал": "Не баптист я, не пятидесятник,/Не иеговист, не иудей./Я один из этих непонятных/Русских, всем мешающих людей" ("Русский шансон"). Герой под атакой — извне, изнутри. Герой не может выйти на линию фронта, потому что понимает: не победил себя. Надо в атаку, но, увы, не пускает собственная зависимость от многого, от безволия, в частности. Иногда удается прорваться через все кордоны, построенные миром-симулякром, и тогда вагант сближается — хоть чуть-чуть — с Иовом, способным вопрошать Бога, смешивать скорбь с бранью и сленгом: "Не ревет тревога,/Не берут менты./Подожди немного,/Отдохнешь и ты… (…) Только крикнешь в воздух: "Что ж Ты, командир?/ Для кого Ты создал/Свой огромный мир?/Грацию оленей./Джунгли, полюса,/Женские колени,/Мачты, паруса?"/Сомкнутые веки,/Выси, облака./Воды, броды, реки,/Годы и века./Где Он, тот, что вроде/Умер и воскрес?/Из лесу выходит/Или входит в лес?" ("Колыбельная бедных").
Красивее всего мир отражается в скорбной или саркастической строке, показывающей, что заброшенная в земные пространства душа, одетая в немощное, больное тело, способна искать только свои слова, отказываясь от официальной риторики. На вопросы "Колыбельной бедных" богословские ответы не требуются. Молитва здесь выступает в форме бытийной претензии, пробуждающей силу человека, не желающего смиряться с крушением собственной судьбы. Но эта высота встречается в творчестве Емелина редко. Чтобы стать новым Вийоном — трагическим поэтом-воином — надо победить в себе журналиста, зависимого от последних известий, и увидеть реальность в безобразии наготы, не утратив при этом способность требовать ответа у не совсем ясного, но, безусловно, существующего источника, и — действовать. Но это будет другая поэзия. Емелинские тексты отражают привычный для сегодняшнего дня русский путь: смеяться и зависеть от осмеиваемого. Болеть от алкоголя, черпать в этом недуге вдохновение, сокрушаться о своей роли маргинала, все проигравшего. И благословлять свое поражение в стихах.
Михаил Кильдяшов -- Зазеркалье империи
Последние два десятилетия русской цивилизации стали катастрофическим искажением её привычного хронотопа, когда в результате тектонических движений истории от Империи одинокими островами отошли союзные республики; когда, по мысли С.Е.Кургиняна, наше священное первородство подменили чечевичной похлебкой и, тем самым, попытались сделать нас Иванами родства не помнящими. Но, вопреки всем законам энтропии, русская душа изо всех сил ищет спасительные пути, русский ум предлагает новые проекты бытия и сценарии будущего. Именно столкновением нескольких таких проектов и стал роман А.А.Проханова "Алюминиевое лицо".
Герой романа — Петр Степанович Зеркальцев — представитель так называемого гламура и самопровозглашенной элиты, избранность которой определяется не глубиной интеллекта, не болящей душой и ответственностью за происходящее, а блеском золотых часов "Ролекс" и драгоценных камней, инкрустированных в платиновые ручки "Паркер". Зеркальцев — журналист, ведущий на популярной радиостанции в режиме реального времени эстетствующие репортажи о новинках зарубежного автопрома и совершающий рекламные автопробеги по Западной Европе и США.