Содержательно книга построена вокруг традиционных для Розанова тем, только ему одному ведомым образом создающим пространство авторского нарратива — религия и пол, литература и брак, творчество и революция...
Жанр литературного фрагмента, сам по себе крайне сложный, представляет серьёзную трудность даже для подготовленного читателя, поскольку происходит постоянная смена перспектив, никак не анонсируемая автором. Для демонстрации этого публикатор текста Ломоносов приводит в своем введении высказывание Розанова, подтверждающее программный "оппортунизм" его мысли: "На предмет надо иметь именно 1000 точек зрения. Не две и не три, а тысячу". Вероятно, подобный "плюрализм в одной голове" вряд ли придется по душе искателям в его творчестве простых ответов на сложные вопросы. Между тем, именно он подчеркивает динамический характер розановской оптики, для которой был невозможен никакой догматизм в смысле интеллектуальной стратегии.
В этой стилистике также выполнены его характеристики многих персонажей тогдашней культурной сцены. Например, парадоксальная оценка Струве: "Он любит Россию нерусскою любовью".
Вероятно, для некоторых читателей главным скандалом книги, как и всего творчества Розанова, является его "концептуальный антисемитизм". И, действительно, еврейской теме посвящено множество фрагментов: в них богоизбранный народ предстает то чуть ли не главной угрозой России, то объектом насмешек и оскорблений, а иногда — является предметом пристального изучения и неподдельного интереса: "Теперь в каждой редакции сидит свой Франк, есть своя Любовь Гуревич"...
Следует признать, что некоторые "опавшие листья" могут представлять интерес лишь для знатоков эпохи. Тем не менее, этот текст представляет сегодня интерес не только как литературный памятник, но и просто должен быть в распоряжении как исследователей той эпохи, так и обычных любителей русской словесности. Значимость Розанова — кстати, изобретшего понятие "железный занавес" задолго до фултоновской речи Черчилля, еще в 1918 году, — прежде всего в предложенной им оптике анализа структур общественности — изнутри неё самой. Причем этот метод вполне работает и сегодня. И, в случае применения к нашим нынешним "координатам действительности", он может подтвердить удручающие выводы социального критика Розанова: "Открыть Россию, её достоинство, её честь — это гораздо труднее, нежели было в 1492 году открыть Америку".
Одним словом, чтение "Мимолетного" может какого угодно оптимиста убедить в том, что, несмотря на целый минувший век, в России так и не был решен ни один вопрос: ни еврейский, ни тем более русский…
Андрей Смирнов -- Музон
Двадцать лет назад, 27 августа 1991 года в Ленинграде умер лидер группы "Зоопарк" Михаил Науменко, в мире и на сцене — Майк. Тогда уход Науменко был для меня мало заметен. Темы "Зоопарка" были далеки. Боль, злость, юмор автора — не понятны. Музыка какая-то рваная, простоватая, голос — неуверенный гнусавый речитатив.
Но сейчас Науменко — один из немногих героев 80-х, кого с интересом переслушиваю. Открываю какие-то новые стороны, удивляюсь. Так, интонации некоторых песен из репертуара Александра Шеваловского (например, "Дифирамбов петь не буду" и "Я без денег, но богатый") кажутся мне довольно близкими, с одной стороны, именно "Зоопарку", а с другой — ВИА, нежели просто вышедшими из "русского шансона". Кстати, Аркадию Северному Майк в своё время посвятил "Блатную песню".
Леонид Фёдоров в недавнем интервью "Известиям" заметил: "Именно с его уходом общность под названием ленинградский рок-клуб, по-моему, окончательно распалась. Майк — один из немногих наших настоящих рокеров. Не позёр. Мне импонировали его шоу, выглядевшие кустарно, но искренне. К тому же, он яркий текстовик. Я считаю, что даже во второй половине 1980-х, не говоря уж о более раннем периоде, Майк являлся не меньшей звездой, чем Цой или БГ".