Значит, чтобы сохранить власть, надо не допустить превращения страны в аналог Ливии или Египта, — а это в современных российских условиях означает полномасштабную, комплексную, всеобъемлющую модернизацию в стиле 30-х годов.
Но описанный шаг очень труден и опасен.
Прежде всего, российская модернизация, как было показано выше, прямо и непосредственно противоречит коммерческим интересам глобального бизнеса, а также развитых стран и Китая, так как неминуемо усилит и без того чрезмерно острую глобальную конкуренцию.
Но шаг к модернизации породит не только внешнее, но и внутреннее напряжение. Оффшорная, по точному определению Суркова, "аристократия" держит в развитых странах критически значимые для себя активы — от денег до детей и любовниц. В этой ситуации напряженность в отношениях с развитым миром, возникшая из-за политики российского руководства, будет означать для этого руководства неизбежный и жесткий конфликт с ней.
Чтобы сделать шаг к модернизации, Путину придется объявить политическую войну на уничтожение всем, кто не захочет или не сможет сделать его вместе с ним. А это значит — почти всему правящему классу, всей политической системе, которую этот же самый Путин скрупулезно и заботливо, по кирпичику и по человечку, складывал на протяжении всех 2000-х годов.
И в этой борьбе ему придется заново, практически на пустом месте, создавать себе социальную базу и, более того, структуру власти.
Войну с правящим классом в России можно начинать, лишь опираясь на народ, в сложившейся ситуации — под лозунгами борьбы с коррупцией, и быстро формируя костяк новой власти из выдвиженцев из этого народа, быстро и жестко проверяемых в решении возникающих острейших проблем. Данный процесс, стандартный для российской истории от Ивана Грозного до Чубайса и Путина (причины чего впервые были подробно описаны российским историком А.И.Фурсовым), в условиях непрерывно "поднимающейся с колен" "вертикали власти" будет означать действительную, а не сувенирную демократизацию. Правда, он совсем не обязательно будет сопровожден восстановлением даже части формально демократических процедур, попранных в последние годы.
Конечно, подобного рода национально-освободительная война против коррупции, бюрократии и вполне колониального доминирования в России интересов глобального бизнеса будет означать для Путина глубочайшую внутреннюю ломку, самоотрицание, кардинальное изменение не только образа и стиля жизни, но и, вероятно, личностных ценностей.
При всей исключительно малой вероятности подобного развития событий она все-таки отлична от нуля. В пользу этого говорит не только возврат Путина к власти и разного рода реконструкции его личности, но и его заявление о необходимости реиндустриализации России, оставшееся практически незамеченным (не считая, конечно, дежурных "экспертов" всех мастей, уже более десятилетия до хрипоты грызущихся из-за того, является ли Путин гениальным или только великим).
Интересно, что сделано это заявление было буквально накануне того, как Медведев резко ослабил свою риторику и начал производить впечатление рутинно "отбывающего номер", а не азартно, энергично и изобретательно борющегося за будущую власть.
Конечно, обращать внимание на слова наших руководителей, да еще в предвыборный период, просто смешно. Однако к слову "реиндустриализация" это правило не относится, — ибо первым, за два года до Путина, его произнес Ходорковский.
Для того, чтобы сказать что-то хорошее, и даже чтобы отстроиться от Медведева, деликатно намекнув на то, что айфончиком нельзя отопить дом, особенно, если отключат свет, можно было найти другие слова.
Но Путин повторил самое неудобное для себя, самое враждебное себе слово, ибо понятно, что ему проще, по американскому выражению, "водить машину, засунув себе ногу в рот", чем повторять что бы то ни было за Ходорковским.
Конечно, общее разложение наверняка коснулось и его аппарат, — и соответствующий сотрудник вполне мог забыть источник этого слова, а то и вовсе не посмотреть на фамилию автора статьи.
Но, если это не так, Путин сказал о реиндустриализации просто потому, что понимает ее категорическую значимость. И полное отсутствие дел здесь пока не должно ввергать в привычное уныние — начало реиндустриализации изначает начало внутренней политической войны, начинать которую до инаугурации — значит своими руками создавать неприемлемые риски для ее проведения. Это создает надежду на модернизацию — и на то, что неумолимо назревающий и давно уже ставший необратимым кризис удастся локализовать на политическом поле.