Извечный искатель смысла и открыватель нового, зачинщик войн и революций, любитель риска и приключений мужчина — лишний на либеральном празднике жизни. Здесь как раз все лавры вроде как отданы женщине, ведь она — гарант стабильности потребления и противница потрясений. На выходе мы имеем стандартного современного Петю — тихого тщедушного мальчика, не умеющего приколотить гвоздь, отмазанного от армии, благоразумно запиханного в приличный платный вуз, ни разу в жизни не державшего в руках оружия (потому что "мама сына родила не для войны"), в морду никому не дававшего (ибо слаб, хил и мама не велит), крамольной литературы не читающего, одержимого модными тряпками, трендами и брендами (что, не стесняясь, с энтузиазмом обсуждает с девчонками), боящегося "гопников и темноты", смиренно трудящегося менеджером по продажам и в 25 лет мечтающего о том, как счастливым пенсионером он будет греть бледные бока на пляжах Доминиканы (и т.д. по списку завсегдатаев программы "Давай поженимся").
Разумеется, степень демаскулинизации условного Пети может быть разной: от полного соответствия вышеописанному идеалу до сохранения внешних атрибутов мужественности и даже брутальности (накачанные бицепсы, репутация завзятого бабника, танкообразная тачка, футбол и боевые искусства по выходным, блатняк в магнитоле, крутой бизнес и т.д.). Однако непременным атрибутом "нормальности" и усмиренности этого мужчины будет его абсолютное подчинение бабским целям, ценностям, установкам, на которые и делает ставку либеральное общество: человек создан, чтобы зарабатывать и потреблять, потреблять и зарабатывать (все остальное допустимо в качестве хобби в перерыве между "деланием бабок" и их тратой в расплодившихся торговых центрах).
Все, что за пределами этого нехитрого круга, все проявления настоящей мужественности и мужской самостоятельности, любая попытка заявить о собственных религиозных и политических убеждениях, отличных от либеральных, любое действие, не вписывающееся в норму потребительского замкнутого круга, — не что иное, как экстремизм, радикализм и вообще дикое явление. Ему место не в "цивилизованном обществе", а среди "бородатых душманов" или где-нибудь в странах "оси зла"; и вообще, вопрошают тетеньки, "а зачем ему ЭТО (поехал на войну, вступил в подпольную организацию, "ударился в религию") нужно?"
В недалеком прошлом героем протеста в русской оппозиционной среде становился именно он — герой, человек с мужским сердцем и стержнем. "Безнадежный, красивый, как цветок орхидеи в горах...суперстранный и суперстрашный", как писал Лимонов в своей "Анатомии героя". Невзирая на всю пестроту движений и идеологий — левых, правых, религиозных (православных, исламских, языческих), нерелигиозных, националистических, интернационалистских, красных, белых — ставка на поруганную и вновь заявившую о себе мужественность была неизменной. Мужчина-герой выходил на авансцену пошлого либерального общества, с его потребительством и трусостью, восставая против самих основ современного мира. Идеалом для него могло служить что угодно — любой режим или государство, бросившее вызов глобальному господству неолиберальной модели.
Герой мог быть крайне правым или крайне левым, мог быть коммунистом или православным монархистом, или вообще — исламским фундаменталистом. Но он верил в свою идею всерьез, он жаждал революции, реванша, всеобщего потрясения и очищения. Он был готов умирать за свою идею и убивать за нее. Эта идея была для него смыслом его самого, а не веселым перформансом или эпатажным хеппенингом. В герое того протеста было минимум шутовского и карнавального, максимум серьезного и трагического, им вдохновлялись. И акции радикальной молодежи, сколь бы эпатажными ни казались на первый взгляд все эти забрасывания функционеров действующий власти яйцами и помидорами, в первую очередь — имели четкий политический подтекст, и не выглядели они ни как кривляние, ни как декадентское глумление над чем-то, что для других свято.
Самое интересное, что в этом мужском мире всегда находилось место для женщины, не утратившей своей женственности. Боевая подруга, возлюбленная, верная жена или дерзкая валькирия, политическая активистка или невидимая опора своего мужа, красивая и любимая — она всегда оставалась необходимой частью жизни и грез героя. Она принимала мужскую природу и драму героя, она следовала за ним, а не он за ней, и именно благодаря этому она обретала свою подлинную женскую природу.
А вот в либеральном феминистическом, чисто женском мире места для мужчины нет. Мужчины в нем чахнут и вымирают; мужеобразные особи категории "оно", напротив, плодятся, как вирусы при мерзкой слякотной погоде. Стоят, переминаются с ноги на ногу "честные граждане", оторвавшиеся от офисных будней и "одноклассников", промозглая влажность окутала столицу липкой, неприятной сетью.