Один из спорных вопросов, который оставался для участников подготовки свержения Николая, — убивать ли и его, и царицу, или только царицу.
К осени 1916 года в русской армии числилось полтора миллиона дезертиров. И на фронте, и в тылу солдаты убивали офицеров при первом удобном случае. На фронте забастовки охватывали целые полки и дивизии. Во многих случаях солдаты отказывались выходить из окопов в атаку, а офицеры боялись появляться в окопах.
Парламент к зиме 1916/17 г. перешел от требований создания «правительства доверия» к требованиям создания «ответственного правительства» — т. е. к парламентскому правлению вместо самодержавного.
Появилась мода утверждать, что партия большевиков весной 1917 года была маловлиятельна и незаметна — и значимого участия в революции не принимала. Это неправда.
Большевистские организации с начала 1917 года пользовались каждым поводом, чтобы вывести на улицы столицы многотысячные демонстрации. 9 января 1917 года (годовщина расстрела 1905 года) прошли демонстрации в Петербурге, Москве, Баку, Нижнем Новгороде. 10 февраля проходит забастовка на петербургских заводах в память о годовщине суда над большевистской фракцией Думы. 14 февраля, в ознаменование возобновления работы Думы, в столице бастуют 60 заводов, проходят демонстрации рабочих под лозунгами «Долой самодержавие! Долой войну! » 18 февраля начинается забастовка на Путиловском заводе, 22 февраля в городе — продовольственные волнения. 23 февраля (День Работницы, нынешнее 8 Марта) 20 тысяч путиловских рабочих выходят на демонстрацию, смыкаясь с участниками продовольственных волнений, по пути останавливая другие предприятия и увлекая за собой их рабочих. 24, 25, 26 февраля демонстрации разрастаются. К концу 26 февраля, после расстрела рабочих, кажется, что город очищен от демонстрантов, что правительство победило. Но утром 27 начинается восстание в гвардии, день назад стрелявшей по демонстрантам. Вслед за волынскими лейб-гвардейцами восстают Преображенский и Литовский полки, их командиры казнены, процесс выходит из-под какого-либо контроля. императорская гвардия, гордость России и российской армии, переходит на сторону рабочих и требует отречения царя и уничтожения монархии.
Все части, посылаемые на подавление восстания, переходят на сторону рабочих.
Вот динамика восстания в войсках:
26 февраля — 600 человек;
27 февраля, утро — 10200 человек;
27 февраля, день — 25700 человек;
27 февраля, вечер — 66700 человек;
28 февраля утро — 72700 человек;
28 февраля, день — 112000 человек;
28 февраля, вечер — 127000 человек;
1 марта, утро — 144700 человек;
1 марта, день — 170000 человек.
Конечно, усталость от войны, нарастание социальной напряженности и экономический кризис, активная деятельность революционных партий — все это было и фоном, и общим течением, определявшим и неизбежность взрыва, и его масштабность.
Власть и правительство были тогда в России именно такими, какими они были, — слабыми и бездарными. Строго говоря, Февральская революция более чем на год продлила жизнь царской семье. Не рухни самодержавие в феврале-марте, царь и царица, вероятнее всего, были бы убиты уже до Пасхи — именно такой срок назывался заговорщиками.
Выступления низов лишили смысла заговор верхов — и превзошли его в своей радикальности.
И дело было не в самом по себе расколе властных партий и противостоянии исполнительной и законодательной власти.
Дело было в состоянии самой элиты, в состоянии государственной власти как таковой, то есть, в первую очередь, в состоянии исполнительной власти и самого самодержавия как института к этому моменту.
Да, наличествовал раскол элиты — и те самые «два заговора», но элита потому и была расколота, что, с одной стороны, она была недееспособна, с другой — видела открывающуюся у своих ног пропасть, созданную властью и режимом. И встала на путь заговоров лишь потому, что иного механизма ротации власти не имела.
Внутренняя проблема самодержавия, как института российской политики в тот момент заключалась в том, что понять, агрегировать и артикулировать глубинные социальные интересы общества оно не могло, а делиться полномочиями — не хотело.
Дело в том, что всё это, — оно считало в принципе излишним. Сам принцип исполнения властью воли общества был, с точки зрения самодержавия, неслыханным кощунством.
Недееспособность власти определялась не тем, что Государственная дума препятствовала императору и правительству в осуществлении их политики, — Дума, скорее, хотела им помочь и уберечь их от грозящей опасности.