Да, Дума готовилась к перевороту — но все критические дни февраля-марта она не делала ничего, расшатывающего ситуацию.
Она просила от императора решительных действий. Она выполнила указ о роспуске. Она создала свой Временный комитет исключительно для «наведения порядка в столице». Она просила императора в этих условиях назначить новое правительство. Она пыталась сохранить монархию. Она максимально постаралась выхолостить требования Совета депутатов, на условии соблюдения которых он доверял ей формирование правительства. Она пыталась добиться согласия восставших на возведение на престол Михаила. Она оформила назначение Временного правительства через утверждение Николаем его главы — князя Г.Е. Львова.
Собственно говоря, Дума не присоединилась к противникам самодержавия — она оставалась его последним защитником.
Но деградация власти в целом и самодержавия как института дошла до такой степени, что в стране не осталось практически никого, кроме этого парламента, кто хотел бы такое самодержавие защищать.
Генералы не хотели вести за него в бой солдат.
Солдаты не хотели за него умирать.
Самодержавие пало столь бесславно, потому что институционально довело себя до состояния, когда никаких своих функций выполнить уже не могло, воспользоваться помощью не хотело, слушать советов, направленных на его спасение, — не желало.
Оно еще хотело быть всем, но уже не могло быть ничем.
Оно готовило разгон парламента, состоявшего из монархистов и в решающий момент оказавшегося его последним — но бессильным союзником.
Дума просила Конституцию — но боялась ее дать. И Первую Конституцию пришлось принимать уже большевикам. Причём, сделали они это как раз за неделю до расстрела бывшего императора. И вместе с тем, до принятия Первой Российской Конституции власть русских самодержцев не была абсолютно неограниченной.
На самом деле, власть общества и традиции в России всегда была выше власти царя. Был общественно-государственный институт, который имел неформальные, но практически признаваемые обществом полномочия на смену носителей высшей власти.
Это была армия. Точнее — императорская гвардия.
Если оказывалось, что император переходит некоторые предполагающиеся границы дозволенного — и общество узнавало что-либо на тему о внезапном апоплексическом ударе у самодержца: никто не только не протестовал, но и не проявлял сомнения в праве гвардейских полков решать участь царя. По мнению В.С. Соловьева, в значительной степени обладавшего своей властью на правах «Князя Дружины».
Петровские гвардейцы, встав на сторону Александра Меншикова возвели на престол Екатерину Первую. Петровские гвардейцы свергли Бирона и передали власть регента Анне Леопольдовне. Петровские гвардейцы, признав моральный авторитет вышедшей к ним в гвардейском мундире «Дщери Петровой» Елизаветы, провозгласили ее русской императрицей. Гвардейцы низложили и казнили Петра Третьего и возвели на престол Екатерину Великую. Когда её завещание не было выполнено, и аристократия вместо Александра возвела на трон Павла Первого — гвардейцы, по сути, выполнили после смерти ее волю, казнив Павла и короновав его сына.
В 1825 году гвардия впервые не сумела выполнить свою институциональную функцию и обеспечить исполнение завещания Александра Первого — власть получил Николай. Именно с этого момента русская монархия медленно катилась к своей гибели. Но и на Сенатской площади гвардия не просто хотела привести на трон законного наследника — она уже требовала Конституции.
Кто знает, как сложилась бы судьба России, если бы она стала конституционной монархией, с Основным Законом, написанным Никитой Муравьевым, и с гарантированной к исполнению волей гвардейских полков, состоявших из наиболее образованных представителей русского общества.
Гвардия в России была основным институтом гражданского общества. Она впитывала его интересы (агрегировала их) и их же артикулировала — при необходимости ударом штыка.
И именно гвардия решила в феврале 1917-го судьбу Революции. 27 февраля (ст. ст.) как раз лейб-гвардейские Волынский, Литовский и Преображенский полки восстали и, подняв красные знамена, свергли империю. Так что День Красной Армии вполне можно было бы учреждать не 23, а 27 февраля (или 12 марта, если по новому стилю).
В этом есть нечто символическое — иметь хорошую армию для России всегда оказывалось более актуально, чем иметь хорошую Конституцию.