«ДЛ». Читаете ли вы произведения современных российских писателей? Кто вас удивил, по-хорошему, в последнее время?
М. К. Я читаю их каждый день: бывает, на редакционный ящик по семьдесят пять писем приходит, из них две трети — это рукописи. Меня очень удивила петербургская писательница Наталия Соколовская, которую я прекрасно помню как переводчицу грузинской поэзии. Первая книга её прозы была очень приятной, но она, по разным личным обстоятельствам, была написана под псевдонимом. А вот во второй книге, которая называется «Любовный канон», есть, по крайней мере, две новеллы, написанные с такой болью и в такой прекрасной русской традиции, таких тонких, что они меня просто поразили. Я с большим предубеждением эту книгу открывала и очень рада, что ошиблась в своих ожиданиях. Это вот из того, что я прочла буквально на днях.
«ДЛ». Ваши журнальные статьи о Гюго и Бальзаке — очень мощные, серьёзные, претендующие, по-моему, на что-то большее. Не задумывались о книге в серии ЖЗЛ?
М. К. Не задумывалась и не задумываюсь. Потому что мне совершенно не нравится проектность, в которую вылилась сейчас серия ЖЗЛ. Чудовищная журналистская приблизительность, чудовищный дилетантизм (почитайте книгу о Хемингуэе). Хемингуэй — сложнейшая фигура в литературе ХХ века. Человек выдающегося таланта, сотканный из противоречий, человек, заперший себя в клетку метода, который нашёл, и погубивший себя как крупного писателя. Это трагедия, предвещающая клиповое мышление, Интернет-эпоху. А что мы читаем в этой пустой книжке: сколько у него было баб, как он пил кальвадос — мы знаем всё это.
В серии ЖЗЛ сейчас есть два уровня: академический (условно говоря, уровень Варламова и Басинского) и абсолютно дилетантский уровень всех остальных.
«ДЛ». Как вы относитесь к критике ваших стихов? Помогает она или мешает вам?
М. К. Складывается довольно интересная ситуация: я публикуюсь с 1969 года, и то, что было написано о моих стихах в Тамбове, я не считаю критикой, потому что это был процесс вытеснения. Нужно было меня замазать погуще дёгтем и чёрной краской. И дальше мне, к большому сожалению, не везло на критику. Не могу назвать ни одной критической работы, которая бы меня удовлетворила как автора. Поверьте, я говорю не об апологетике и не о похвалах, которых я слышу достаточно много и не обращаю на них никакого внимания. Какого-то серьёзного анализа моих произведений не было. Не повезло. Может, боятся? Я слыву женщиной решительной.
«ДЛ». В вашем интервью Татьяне Бек в 2001 году вы сказали, что переписали заново многие свои ранние стихи. Сегодня, по прошествии десяти лет, вы продолжаете считать этот шаг правильным?
М. К. Я переписываю не только свои ранние стихи, но и поздние тоже. Я не издавала книгу двадцать лет и всё это время переписывала. Не вижу здесь ни дурного, ни хорошего — такова моя особенность. Я не чувствую меру каноничности своего текста, и мне кажется, что он может беспредельно совершенствоваться и писаться заново. Стихи из своей первой книги я не трогала, они как вошли, так вошли вместе со мной в поэзию, и было бы определённым предательством своих читателей взять всё и переписать. А остальные стихи, не опубликованные в книгах, я переписывала и буду переписывать. Это мои дети: я их сначала так воспитываю, потом эдак. Мне не дано узнать, что заложено в моих стихах свыше. Как только я это узнаю — я перестану писать. Потому что это такая неземная тайна, не для человеческого ума.