Ответ на второй вопрос, т.е. имелась ли у советского руководства убедительная информационная основа, которая позволила бы "вычислить" точную дату и оценить саму реальность вражеского нападения, — не столь однозначен? Дело в том, что, как в те годы, так и сейчас определить точную дату начала войны практически невозможно по той простой причине, что она не устанавливается заранее. Американские и немецкие историки спецслужб в этой связи указывают, что, по мере подготовки плана "Барбаросса" (начата примерно в декабре 1940 года) Гитлер сам существенно и многократно менял замысел и сроки операции, т.е. даже если бы какая-то редакция этого плана вдруг оказалась на столе у И.В.Сталина, то даже и в этом случае определенно ответить на вопрос о точной дате начала военной операции и, главное, о готовности и решимости противника её осуществить — было бы невозможно.
Дело также осложнялось тем, что немецкая сторона вела, и довольно успешно, широкую кампанию по дезинформации. Так, в 90-е годы были рассекречены и появились в российской печати обзоры ряда информационных материалов, адресованных И.В.Сталину по линии НКВД СССР (шифртелеграммы и спецсообщения) и освещавших подготовку Германии и ее сателлитов к войне против СССР. Надо, к сожалению, признать, что они выглядят как слабо систематизированная смесь слухов, отрывков из бесед с различными, иногда плохо информированными источниками, выписок из документов преимущественно низкого уровня секретности. При этом отсутствовало главное — собственная оценка конкретной информации со стороны направлявшего её органа (в большинстве случаев это внешняя разведка, оперативные сотрудники которой давали оценку лишь надежности источника информации, т.е. личности человека, предоставившего те или иные сведения, а не собственно сообщения), а также явный недостаток собственных обобщающих материалов. Дело сводилось, таким образом, к простой пересылке "наверх" добываемых разрозненных данных о "фактах, заслуживающих внимания". Это отражает существовавший тогда в чекистских органах приоритет добычи документальных материалов над собственной аналитической работой. Показательно, что самостоятельная информационно-аналитическая служба появилась во внешней разведке органов НКВД (позднее КГБ) лишь в 1943 году.
Информация в высшую политическую инстанцию поступала также по каналам Разведупра РККА (именно там работали Р.Зорге и ряд других известных ныне военных разведчиков), Наркомата иностранных дел и ряда других ведомств и организаций. В силу особой секретности весь этот поток шел "наверх", как правило, с пометкой "только лично" и доводился только до предельно ограниченного круга лиц. Сложилась, таким образом, та противоречивая ситуация, на которую обращают внимание наиболее прозорливые отечественные и зарубежные историки спецслужб: чем ценнее информация, тем сильнее она оберегается и тем уже круг допущенных к ней лиц.
А полная картина сложного международного явления — такого, например, как подготовка потенциального противника к войне, — может быть составлена только на основе непрерывной оценки множества факторов различного происхождения. Разрешить это противоречие могут только высшие должностные лица государств, не ограниченные в допуске к информации любой степени секретности, но именно эти лица не имеют времени, чтобы этим практически заниматься.
Иными словами: важная, хотя и разрозненная, информация на верхние этажи государственного аппарата поступает, но в сводных выводах не учитывается, т.е. "конверты возвращаются нераспечатанными". Например, по свидетельству американского историка К.Беттса, доступ высших должностных лиц США к дешифрованной в 1941 году японской дипломатической и военной телеграфной переписке был строжайше ограничен. В полном объеме материалы перехвата могли читать только девять человек, включая президента, вице-президента, нескольких министров и высших чиновников. Однако из-за исключительной занятости эти люди не имели возможности даже бегло просмотреть поступавшие документы.
С подобной ситуацией рано или поздно сталкиваются лидеры государств, становясь заложниками собственных концепций, своих сложившихся предпочтений, а иногда и предубеждений. В такой же ситуации, очевидно, находился и И.В.Сталин который, надо признать, допустил ошибку в оценке ближайших планов Гитлера и военного командования.