Посмотреть на Василия Ивановича в поле или в избе, в разговорах и спорах — сразу и не поймешь, что за великий человек стоит перед тобой. Невысокий мужичок, задиристый и пылкий, энергичный и работящий. Небольшой любитель интеллигентских разговоров. Может, бригадир колхозный, или агроном. Но начинаешь хоть по сотому разу перечитывать его "Привычное дело", его "Вологодские бухтины", его "Кануны" — и понимаешь, что ты общаешься с настоящим классиком русской литературы.
Впрочем, говорят, таким же был и Михаил Шолохов. Разве что никто не претендует на авторство беловских творений. Не по зубам нынче будет, да и опасливо — там такого понаписано, что ни в советское, ни в антисоветское время начальство его не приласкивало, обходило стороной.
Помню, ездили мы с группой русских писателей ко мне на родину, в Петрозаводск. В своем выступлении Василий Иванович такого наговорил в самые глухие брежневские годы, что обкомовцы на всякий случай выскакивали за дверь, от греха подальше, будто и не слышали.
Вот и на этот 80-летний юбилей великого русского мастера, думаю я, никаких особенных торжеств ни в Москве, ни в самой Вологде не намечается. По телевизору вспоминать часто не будут. "Там русский дух, там Русью пахнет…" И, кажется мне, президент наш заезжать к классику в гости не собирается.
Я бы сравнил тихое празднование 1150-летия существования Российского государства, на которое в Господин Великий Новгород никаких высоких гостей не пожаловало — не тот повод, что им до юбилея России? — с таким же тихим празднованием восьмидесятилетия одного из великих русских писателей ХХ века. Может, оно и к лучшему? — русские умные люди про Василия Ивановича Белова никогда не забудут.
Всё-таки, именно он и перенял великую эстафету стержневой русской словесности у Михаила Шолохова. Не любимые мои прозаики Дмитрий Балашов, Фёдор Абрамов, Валентин Распутин, и даже не Василий Шукшин, не кудесник наш словесный Владимир Личутин, а кряжистый русский мужичок Василий Иванович Белов. Почему и не любят их одинаково все наши отечественные либералы, как кость в горле стоят. Удерживают русское течение и мысли, и жизни.
Кто воспоследует им? Кто понесет дальше эту тяжеленную народную тягу? И как одинаково у них, у Шолохова и Белова, совмещается народная мудрость, житейская выносливость и озорной юморной народный говорок. Что дед Щукарь у Шолохова, что беловский печник Барахвостов — вот два классических примера русского народного завирального юмора.
Мы можем лишь удивляться тому, что еще живем в одну эпоху с Василием Беловым. Пожалуй, он выбивается первичностью своего открытия и знаковостью своих народных образов даже из мощной когорты писателей так называемой деревенской прозы. Пожалуй, он единственный и был способен ещё понять народный крестьянский лад. Виктор Астафьев и Василий Шукшин, при всей значимости талантов, видели уже обломки разрушенного лада: чудиков, переселенцев, бомжей, оторванных от корней жителей посёлков, порченых людей. Фёдор Абрамов и Борис Можаев были скорее социологами, верно схватывавшими социальную суть народных перемен.
Валентин Распутин и Александр Солженицын, подобно Василию Белову, дали нам образы народного героя, "уходящей натуры": Матрёны, Дарьи, Ивана Денисовича, создав великие мифы о тонущей навсегда Матёре, но при всей конкретности описаний их образы символичны, являются знаками народной трагедии, народного разлада. Лишь Василий Иванович Белов, кондовый северный крестьянин, способен был уловить всю систему народного русского лада.
Лад — корневое слово в художественном мире Белова. И всю объёмность характера Ивана Африкановича можно понять, лишь исходя из системы крестьянского лада.