Художественный мир Василия Белова схож с миром Николая Гоголя неиссякаемым, чисто народным юмором, природностью языка, философской простотой характеров.
Василий Белов дал нам русскую крестьянскую вселенную. Я ценю его "Кануны", смеюсь над его завиральными "Бухтинами", вижу всю трагедию крестьянства во вроде бы неприхотливых "Плотницких рассказах". Удивляюсь его прозорливости в романе "Всё впереди". Рядом с классической повестью "Привычное дело" я бы поставил всё-таки его книгу о народной эстетике — "Лад".
Когда наши интеллектуальные оппоненты задвигают её в угол, относя к этнографическим очеркам о северном быте, я их прекрасно понимаю. Они боятся этой книги, скрытой в ней фиксации системности народной русской жизни. "Лад" Василия Белова — это всё равно, что "Дао Дэцзин" китайского народного мудреца Лао Цзы. Уверен, точно так же, пройдет две тысячи лет со дня его написания, — и русский народ, подобно нынешнему китайскому, будет опираться в основах своей национальной жизни на всё тот же беловский "Лад".
Василий Белов, по большому счету, не был никогда ни обличителем той или иной системы (как часто представляли его и друзья, и враги), ни горевателем, плакальщиком, ни идеалистом, смотрящим на русскую жизнь сквозь розовые очки. Его оппоненты за одни и те же рассказы и повести называли Белова то очернителем советской жизни, то розовым утопистом, а он стремился постичь весь земной крестьянский круг — вечный, как сама земля. Писатель старался найти главное, на чём и сегодня держится народная этика и эстетика, национальная русская жизнь. Он брал за основу простые народные истины, живое народное слово и вечный простой крестьянский круг жизни.
Его называли консерватором и ортодоксом, "певцом патриархальных начал жизни". Наверное, он им и был. В том смысле, в каком все православные люди в мире являются прихожанами "ортодокс чёрч" (ортодоксальной церкви). Но и мир крестьянский даже во вселенском измерении — такой же вечно консервативный и ортодоксальный, как ортодоксальна Церковь с её вечными истинами, как ортодоксален Христос, как ортодоксальна жизнь. "Надо было жить, сеять хлеб, дышать и ходить по этой трудной земле, потому что другому некому было делать всё это…" Надо было рожать, надо было любить, надо было дышать, надо было трудиться, надо было есть, надо было умирать. Кто заменит эти простые, вечные истины? И чем? Рожать перестанем, любить перестанем, хлеб сеять перестанем?
Поразительно, но примерно о том же самом пишет известный ценитель вечных природных ценностей, британский принц Чарльз в своей статье "Знание сердца". Принц Чарльз, подобно Василию Белову, пишет, что за отказ от былых вечных народных ценностей человечество уже заплатило чересчур высокую цену: "Слово "пред-рассудок" несет гораздо более глубокое значение… Оно отражает наше чувство глубинной причастности к живому организму Природы…"
Вот так с разных берегов морей истинные ценители народного лада спасают стержни жизни своих народов.
И какие бы новые технические устройства ни применялись, земной круг остаётся тем же самым. Впрочем, разве есть прогресс в развитии самого человека? Или рождается он каким-то другим способом, или живёт от младенчества до смерти по другим законам? Всё традиционно. Земля, небо, любовь и сладостное соитие, рождение детей, муки творчества. Разве что старятся и исчезают сами цивилизации; надеюсь, что русской цивилизации ещё предстоит долгая жизнь, но даже приди на наши просторы какие-либо другие народы, они также обихаживали бы землю, строили дороги и города, любили и умирали.
Весь внешний прогресс, мосты и небоскрёбы, меняющиеся моды и развлечения не касаются жизни самого человека, каким бы богатым и современным он ни был. Он также встаёт, завтракает, одевается зимой в одну одежду, летом в другую, справляет свои нужды, любит, находит друзей, мужает, добивается успехов, стареет и уходит в мир иной. Чем его жизнь отличается по кругу от жизни Ивана Африкановича? Всё то же "привычное дело".
К этим вечным истинам и сумел прикоснуться (что удаётся редко кому) писатель Василий Иванович Белов. Он любит лад и в душе, и в жизни народной — лад, наработанный тысячелетиями. Вне лада — война, голод, развал державы, развал семьи, трагедии народа и человека. Мир извечно поделён на лад и всё, что вне лада, — столь же неизбежное и неотвратимое. Большинство писателей, и русских и мировых, пишет обо всём, что вне лада, почти не касаясь его самого. Если о любви, то о трагедии любви, если о жизни народной, то также о днях войн и трагедий.
Искать лад: в душе ли, в жизни ли, — неизмеримо труднее, нежели описывать разлад. Лад есть и в слове, и в форме, и в сюжете, лад обладает цельностью.