Выбрать главу

Электронная почта: zavtra@zavtra.ru

Телефон: (916) 502-49-86

Служба рекламы: (903) 131-53-97

Технический блог

Электронная почта технического отдела web@zavtra.ru .

(function(w, c) { (w[c] = w[c] []).push(function() { try { w.yaCounter11286280 = new Ya.Metrika({id:11286280, enableAlclass="underline" true, webvisor: true}); } catch(e) { } }); })(window, "yandex_metrika_callbacks");

БАЛЕТ «ГРОЗНЫЙ» БАЛЕТ «ГРОЗНЫЙ» Из века XVI-го — в век XXI-й Марина Алексинская 21.11.2012

Есть два балета, что оказались вершинами олицетворения русского идеала и самосознания русского народа. Это — редчайшие перлы, природа которых — струящийся свет луны и эхо молитвенных хоров — надежно, как в банках Швейцарии, покоятся в сокровищнице мирового искусства. Один из них — "Лебединое озеро" Петипа, второй — "Иван Грозный" Григоровича. 8 ноября Большой театр дал премьеру, возобновление балета "Иван Грозный", Москва не видела спектакля с 1990 года. Эталонное воплощение его с Наталией Бессмертновой и Юрием Владимировым в главных партиях передаётся из уст в уста, как дивное предание. 

Премьере предшествовало событие, что вмиг обернулось в легенду. Был объявлен один-единственный генеральный прогон. Зритель едва ли не штурмом брал Большой, наконец, заполнил партер, все ярусы, ложи, проходы и, довольный, ждал сенсации. Время шло, зритель уже призывал аплодисментами к началу действия. "Дамы и господа, — услышал, — приносим свои извинения, генеральный прогон переносится на завтра, ваши билеты будут действительны". Зритель не верил ушам своим, и еще минут десять-пятнадцать сидел, как вкопанный. "Григ чудит", — с хитрой ухмылкой произнес седовласый господин, всю свою жизнь он проработал с Григоровичем бутафором. Сработал "нечеловеческий фактор", отказал хай-тек, немецкая техника, которой нашпигована сегодня сцена. Что немцу хорошо, то русскому смерть, как говорится. Спору нет, нынешний заготовитель оперных и балетных "продукций" прогнал бы спектакль и со сломанным хай-теком, зритель и не к тому привык. Но прогон давал — Григорович. Старшее поколение вспомнило, кто такой Григорович. Молодое — узнало. По кулуарам театра пронесся шепот, что "Григ" и с мастерскими переругался, едва не скреативили боярские шубы, и прогнал главного дирижера Большого театра Василия Синайского, кто решил полюбопытствовать у концертмейстера: в каком темпе играть будем. И все эти слухи вспыхивали, как бенгальские огни, оказывались предметом доблести, долгожданного реванша. "Ну, наконец-то!" — потирали ладонями… Возможно, дело и не так было. Просто, Григорович относится к разряду тех людей, о которых говорят, как о героях. А о героях слагали и слагают легенды. 

Григорович видит музыку. Он видит музыку в образах, как Врубель, к примеру, видел поэмы Лермонтова, Шмаринов — романы Достоевского. Он — художник. Только образы Григоровича витальные, и они сливаются в танец. Танец звучит, как музыка. Симфониями называют балеты Григоровича. Копии этих балетов фресками нанесены на своды Храма, что выстроен был в эпоху СССР. Большой театр тогда называли храмом искусства, Московский университет — храмом науки… Пожалуй, впервые я задумалась о фресках Григоровича на вечере в честь 85-летия маэстро. Большой театр давал в снежный рождественский вечер фрагменты из балетов "Ромео и Джульетта", "Золотой век", "Щелкунчик". Храмовая роспись предвечной России. И, вот, сегодня — "Иван Грозный". 

"О времени далёком и трудном, смутном и тревожном, о веке XVI, когда Русь, раздираемая междуусобицами и нашествиями иноземцев, набатно гудела призывом к единению своих земель. О молодом царе Иване IV, о любимой его Анастасии, отравленной крамольными боярами, о князе Курбском, изменившем Родине и бежавшем за ее кордон, о русском народе, который вынес на своих плечах все испытания, выстояв и победив, рассказывают сцены этого балета". В 1975 году Григорович с этим балетом взметнул планку драматического балета 30-50-х годов. Балетмейстер обратился уже не к произведениям великой классической литературы, а к истории великой Руси и представил картину философского осмысления русской государственности, соборности русского народа и роли личности в истории. Внове оказался и язык хореографии. Пантомима, бытовые, жанровые сцены растворены в узорах танца, что складываются ковром, как узоры, в калейдоскопе и связываются между собой сквозным действием. 

Танец "Ивана Грозного" потоком цунами врывается на сцену Большого театра, он захлестывает малявинской пестротой и удалью народного гуляния. Танец "Ивана Грозного" безудержным темпом взрывается, и тогда дикой и коварной повадки танец иноземцев, что посягнули на Русь, перебивает стремительный, как стрела, танец взятия Казани русским воинством. Открытый, героический, осененный золотом хоругвей, ведомый храбрым, окрыленным Вестниками победы, князем Курбским и, как апофеоз, неукротимой волей и бесстрашием царя-полководца Ивана IV. Вся сцена охвачена солистами и кордебалетом, движения и краски — желтые, черные, небесно-голубые, лиловые — единое полотно экспрессии, какую видел лишь зритель театра Шатле, когда Дягилев вздёрнул Париж "Половецкими плясками". Нет сил перевести дыхание, и, как в воздушные ямы, проваливаешься в адажио. Прозрачные, как родник. Призрачные, как наваждение.