Куда идти, к кому прижаться? –
колода лет – колода карт.
Они, краплёные, ложатся
туда, где цвёл твой юный март!
Глотай «Баркан», люби дорогу,
гони свою ночную грусть.
А что стихи? Молитва Богу –
он их предвидит наизусть.
* * *
Звенит жара Приморского бульвара
Назойливым… как будто, комаром.
В густой тени каштана ты – густого,
ты соткана из света золотого,
а за твоей спиной стоит паром.
Порой его поскрипывают сходни –
довольны, что приют их не пустой.
Вот-вот исчезнут берега господни,
и с ними дух морской, иногородний,
и свет, что был тобою – золотой.
Тонкий Восток
Бывают на сердце от скорби внезапные метки –
не жалуйся и не ходи без конца к докторам.
Тебе не помогут микстуры, уколы, таблетки,
кривые твоих разгулявшихся кардиограмм.
Когда доживаешь опять до зелёного марта
и видишь: сквозь толщу асфальта пробился цветок,
срывается жизнь с неизменно весёлого старта,
и сердце не рвётся – твой тонкий, но прочный Восток.
Марш Шопена
Оттого я часто резок,
как какой-нибудь «попса»,
что судьба для нас – отрезок,
где оставить голоса.
Достучаться – тоже важно! –
добежать, покуда прыть,
на кораблике бумажном
до желанного доплыть.
Быть услышанным на йоту,
к неприступным догрести
и вручить им таки ноту,
и потребовать: «Впусти!»…
Но когда Господня смена
отопрёт тебе врата,
не услышишь ты Шопена:
нет там маршей ни черта!
Прогулка со щенком
Когда ни строчки, ни звонка,
ни новостей, ни эсэмесок,
когда в душе твоей тоска
темнее плотных занавесок,
найди в друзья себе щенка,
иди гулять с ним в перелесок.
Оставь друзей, кому в укор
жилплощадь обмерял шагами –
иди на праздничный простор
под небо с яркими шарами,
где пароходы на реке
стоят под белыми парами.
Туда, где ветерок метёт
поляны, красные от мака,
где видно, что и жизнь пройдёт,
но на душе не будет мрака –
там вдруг тебя в лицо лизнёт
не предающая собака.
* * *
Размер стихов – анапест и хорей –
домохозяйкам ясен и эстетам.
А ко всему – уж если ты еврей,
хоть кем-то стань! Но только не поэтом!
Ночные дожди
Ночью дождь проспали горожане –
ветер злой швырял и рвал зонты.
Персонажем в маленьком романе
встретил утро пасмурное ты.
Кофе пей, погоды лучшей жди,
мал роман, зато длинны дожди.
Но они волнуют нас не очень,
многих лет они ведь не короче.
Жизнь и вымысел… нечёткие… границы –
дождь ночной, промокшие страницы.
Про Коростылёву Верку
Ей житуха вся – сплошные вздохи!
Шоколадки нет – одна фольга…
Временами – эсэмески-крохи:
«С Днём рожденья, бабушка Яга!»…
Ей глядеть в своё окошко тупо:
чёрт плеснул разбавленный бензин –
барахлит, дымит, стреляет ступа,
не на чем смотаться в магазин.
Не с кем выпить! Коша, гад в законе,
вызвать обещал по гостевой.
Бросил кости где-то в Ашкелоне,
не зовет к себе – хоть волком вой!
Спину ломит, изнывает тело,
без зазнобы Родина мала –
Лучше от него бы залетела,
так ведь вот же, дура – не дала! –
упиралась: «После свадьбы только!
Не гони, Кощеюшка, коней!»…
Девственница! Как ему-то горько
просыпаться было рядом с ней.
Воет в skype Яга-пенсионерка:
"Да возьми уже меня! Приди!" –
в метрике – Коростылева Верка
с донорской медалькой на груди!
Кипа
Не так уж много в мире синагог.
Их посетителей не так уж много тоже.
А кипа просто так лежит в прихожей-
любых вещей не лучше – не дороже,
чем шуба, чем ботинки, чем сапог.
Не надо без конца про свой удел,
как вор бывалый – про его наколку,
без умолку – но, бросив взгляд на полку,
возьмите и наденьте же ермолку-
к тем приобщитесь, кто уже надел.
К Всевышнему меж тысячи дорог,
найти б одну без войн и без картечи,
подсказок без и без враждебной речи,
когда Господь, обняв тебя за плечи,
провел бы в мир любви и синагог.
Мне снится дед. Видения храня,
я помню Гомель: двор, ворота,
мы у калитки…дождь… и от чего-то
он в радости: опять пришла суббота!-
он кипу надевает на меня.
* * *
На что похожа поздняя любовь?
На зимний пляж, продрогший и прохладный.
Снова на пляже. И тебе не вновь,
скрывать своих эмоций. Мне досадно.
Уходит день. Уходят волны спать.