По дороге в Пермь останавливаемся на пятиминутный отдых у небольшого автовокзала. Никитос выходит покурить, я же отправляюсь на поиски туалета. Нахожу такой в кафешке с броским названием «Боброем». К счастью, я не голоден, и нет необходимости пробовать местные блюда.
В холле сразу направляюсь к туалету. Дверь заслоняет огромный лысый бородач в черном костюме. Он стоит, скрестив на груди толстые, как бревна, ручищи.
Помню, в старом мире в нашем поселении выживальщиков был дядя Толя. Такой же лысый, бородатый и здоровый. Радиация ему подарила длинный раздвоенный язык, как у змеи. Из-за этого многим не нравилось общаться с дядей Толей: он постоянно шипел по-змеиному, сложно было разобрать речь. Разве что только тетя Тамара, жена дяди Толи, почему-то очень радовалась этому языку…А потом дядя Толя целиком оброс чешуей и обратился в огромного мутанта-крокодила. Он долго сохранял рассудок и был превосходным охотником. Но однажды зеленый здоровяк всё же начал сходить с ума. Его мозг деградировал и терял человечность. Когда дядя Толя накинулся на другого охотника, мне пришлось увести мутанта прочь от поселения и оставить одного в ядерной пустыне.
— Пропустите, пожалуйста, — обращаюсь я к лысому в костюме.
Тот смеряет меня презрительным взглядом.
— Здесь занято. Пойди в другую забегаловку
— Заняты все кабинки? — не поверил я.
— Проваливай, — процедил он сквозь стиснутые зубы
Эх, точно не добряк дядя Толя.
Никуда не спеша, я прислушиваюсь. Нет, не показалось. Из туалета доносятся женские крики и мужской злой смех. А этот бугай, значит, «стоит на стрёме».
— Чего встал⁈ — рыкнул лысый, видя, как я нахмурился. — Тебе показать дорогу? Или может, дать напутственного пинка?
— Лучше отойди в сторону и пока попрыгай на одной ноге тысячу раз, — отмахиваюсь от него, продублировав команду псионическим импульсом.
Лысый громила тут же отчаливает к стенке, загибает левую ногу и принимается за прыжки.
— Раз, два, три, четыре…- считает громоздкий прыгун.
Я же открываю дверь туалета и захожу внутрь. Громкая парочка оказывается сразу у раковины. Главные действующие лица — парень со спущенными штанами и полуголая официантка. Причем у парня на пальце блестит золотой перстень аристократа.
Девушка явно не согласна с тем, что носитель голубой крови закинул ее на тумбу и собирается вторгнуться ей между ног. Ну так мне показалось из-за размазанной туши и слез на лице.
От этой картины мне становится грустно, даже не знаю почему. Наверно, из-за испытанного разочарования.
— Дворяне, эх. Сколько у вас высокопарных самоназваний: высший свет, знатные, аристократы, благородные, — вздыхаю я, встав у раковины. — А люди-то такие же. С теми же пороками и глупостью в голове.
— Чего? Эй, ты как прошел? — парень, натягивая штаны, бросает взгляд на мою правую руку. Дворянского перстня он, конечно, не видит, поэтому приходит в полное замешательство. — Федор! Ты нахрена пропустил этого⁈ — громко орет. — Я тебе велел всех гнать, пока не закончу, дубина! Федо-о-ор!
— Простите, господин, — на пороге возникает лысый громила, который схватившись за дверной косяк, продолжает прыгать на одной ноге. — Мне осталось еще семьсот семь прыжков. Как только закончу, сразу же вернусь к своим обязанностям.
— Что-о-о-о⁈ — охреневает парень и, вдруг словив озарение, оборачивается ко мне. — Так ты телепат⁈ Да я тебя сейчас!
Аристократ меня не боится по простой причине — у него щиты. Поэтому смело размахивается и бьет меня в челюсть. Ну намеревается. Я ловлю руку налету, делаю шаг вперед и вбиваю в зубы выродку его же кулак. Как там говорится в «Уложении о сословиях»? Простолюдину нельзя поднимать руку на дворянина? Так я и не поднял. Он сам себя ударил. Да так мощно, что осколки зубов полетели во все стороны, а сам самобивец мешком упал на пол и уснул.
— Спасибо! Спасибо! — всхлипывает девушка, соскальзывая с раковины. — Он хотел…! Знаете, что он хотел…!
— Сударыня, покиньте, пожалуйста, мужскую уборную, — строго смотрю на нее. — Мне надо справить нужду.
Девушка смотрит на меня в непонятках и хлопает мокрыми глазками. Ну делать нечего. Я ведь предупредил. Больше не обращая внимания на официантку, я перешагиваю вырубленного недонасильника и подхожу к писсуару, расстегивая ширинку…
— Ой, простите! — за спиной раздается пристыженный писк и торопливый цокот каблуков.
Когда заканчиваю, я выхожу в коридор и обнаруживаю Федора, который с предвкушающей улыбкой на лице, добивает последние прыжки:
— Девятьсот девяносто пять, девятьсот девяносто шесть….