– Ты чего так долго не звонил? Короче, я завтра в Москву на пару недель лечу. Плевать, что уже поздно, сейчас прямо ко мне домой подъехать сможешь? Отлично! Пиши адрес…
У Фила от бодрого тона научрука казалось за спиной выросли крылья. Он почти бегом побежал в метро, а там как угорелый припустил вниз по эскалатору, ловко лавируя между стоящими людьми и сыпля вокруг толчки и «извините». Явно что-то важное, не стал бы офицер-учёный просто так первокура в такой час домой звать. В том, что «Дядя Костя» мужик правильный, без каких-либо «левых» заскоков никто не сомневался, значит что-то касательно судьбы Фила надо обсудить и притом срочно, перед некой поездкой в Москву. Такое интриговало!
Фил быстро нашел нужный дом и пулей взлетл на второй этаж. Около заветной двери приятно пахло чем-то жаренным. Здорово, может ещё на халяву домашней жрачки похавать дадут. Дверь открыла жена, сразу представилась и дала кучу указаний:
– Я Елена Степановна, раздевайтесь, вот тапочки, руки мыть там, вот вам полотенце, а затем пожалуйте на кухню.
На кухне жарилась печёнка с луком, и от такого аромата Фил сразу забыл, что совсем недавно наглотался кефира с хлебом. Елена Степановна оказалась на удивление хорошо осведомлена о Филовом научном сотрудничестве с Константином Яковлевичем и даже читала его реферат. Сама она оказалась по образованию врачем-лаборантом, как и муж тоже кандидатом наук, хотя и с интересами в клинической биохимии. Подав Филу здоровую тарелку печенки с необычным гарниром из кругляшков прожаристого лука и морковки в смеси с картошкой-пюре, она уселась рядом и понизив голос до шепота стала рассказывать, что Гурьев только что получил подпола досрочно за какое-то казалось бы незначительное открытие, которое быстро засекретили в верхах. С этим открытием и связан его немедленное переподчинение из ЦВМУ напрямую в МО.
Феликс уже знал, что в табеле о рангах военных организаций ЦВМУ, или Центральное Военно-Медицинское Управление, руководившее любым врачем в погонах, занимало отнюдь не первые позиции, стоя в тени других военных главков-гигантов. Переподчинение непосредственно Министерству Обороны означало прыжок, но порою прыжок не карьерный (в МО и лейтенанты служили, например на адъютантских должностях). Кульбит ухода «наверх» из официальной военной медицицины прежде всего означал выход на совершенно иные проблемы, с медициной никак не связанные, но обычно крайне важные в государственном плане и от того зачастую полностью секретные. Видимо секретностью и определялась эта неформальная встреча с шефом. Только на сколько он сможет, да и захочет ли вообще, приоткрыть эту завесу перед ним, салагой… За разглашение сведений, содержащих хоть крупицы государственной тайны, в СССР сажали безжалостно. Такими делами никто по-пусту не рисковал.
От осознания подобных вещей у Феликса аж легко закружилась голова. Если Гурьев его, первокурсника со скромной планочкой нарукавной нашивки-годички «минус-тире», соблаговолил позвать для приватного разговора домой, значит он того заслужил. Значит вошёл в доверие. А такими вещами Фил не разбрасывается – если потащат в Особый или Секретный Отделы, он будет всё отрицать. Гурьева он не сдаст ни при каких условиях – главную догму советского карьеризма он уже усвоил: «свои тащат своих». «Своими» были не столько свои дети, тут особстатья, своими считались надежные кандидаты на подчинённые должности, которые будут преданно пахать на шефа, а не копать под него. Похоже с переводом у самого шефа зародились наполеоновские планы, и он начал подбирать своих, а такое дело надежней всего делать так сказать с пелёнок – с самого первого курса! Без каких-либо деталей общая картина Филу стала ясна, а его собственная будущая судьба стала наливаться некой значимостью – за грифами секретности и кухонными разговорами забрезжили диссертации «по-лёгкому», по закрытым спецтемам, где вместо научных оппонентов сидят военпреды – военные представители, где дают спецпайки, госпремии и звёздочки досрочно. Ради этого стоило жить по-монашески и пахать, как волу.
Другой непосредственный командир Фила, начальник его первого курса майор Коклюн, всех курсантов публично заклинал на ежедневных общих построениях: «ребята, живите по принципу здорового карьеризма! Труд и ум дадут вам много больше возможностей, чем блат и деньги, если вы сумеете правильно воспользоваться ими – предложить их кому надо. Себя отдать в услужение мастеру не зазорно, ибо это вернейший путь самому стать мастером». Сейчас, с аппетитом жуя печенку, Фил вспоминал эти слова, «политически корявые», как говорил факультетский замполит, но «верные по жизни», как неофициально говорило всё остальное командование. Подвигом от такого не пахло, пахло сподвижничеством во имя собственной карьеры. Чем не здоров такой карьеризм? Вполне нормальмая мотивация.