– Не-е, ребята, пролёт. Сидоркин не зачётный сегодня. Я к нему по ВНОСовским делам.
Летуны сокрушённо ухмыльнулись. Феликс развёл руками, вроде «извините, ничем не могу помочь», и негромко постучал. Из-за двери высунулась лохматая голова, а потом рука с ключами. Оказалось, что санитары уже ушли, поэтому необходимо самим вымыть стол и инструментарий, протереть дезинфектантом пол секционной и закрыть морг. Фил собрался взять ключи, но капитан отдёрнул руку, обращаясь к «синякам»:
– Отработчики, быстро вниз, навести чистоту, как в операционной, потом выключить свет, двери запереть, ключи вернуть. За это приму ваши долги и даю редкую возможность самим выбрать любой вопрос, разумеется врамках тем ваших отработк. Что сдаём то? Пропуски или двойки?
– Нет, не двойки, товарищ капитан! Пропуски из-за нарядов!
Курсанты, предвкушая халявную отработку, схватили ключи и бросились выполнять Сидоркинский приказ, а Фил прошёл в кабинет. Преподаватель по-домашнему засуетился у маленькой электроплитки, на которую поставил большую колбу из жаропрочного стекла.
Проходи, проходи… Садись. Сейчас кофе поставлю и поговорим. Кофе на ночь пьёшь?
– Пью.
И Феликс, в предвкушении крепкого растворимого кофе и долгого разговора, плюхнулся на импортный лабораторный стул на колёсиках. Такие стулья были ещё в диковнинку. Фил поёрзал по полу, немного покрутился на нём, сегка зацепив стоящий рядом микроскоп, и смущённо подкатился к Сидоринскому столу.
– Самбист-Патофизиолог (Глава 8)
– Курс встать! Смирна-а-а! Товарищ профессор, третий курс на лекцию по патологической физизиологии…
– Молодцы, здрасьте.
– Здарррав-гав-гав-гав!
– Садитесь, товарищи курсанты. Вот наша Спортивная Ассоциация спортсменов-самбистов и ЦСКА мне открыточку прислали. С Днем Рождения их почётного профессора поздравляют. И так каждый год. Ещё когда я был молодым спортсменом, то разработал много болевых приемов, основываясь исключительно на медицинскую науку от биомеханики до патофизиологиии. Вот помню… А ну ка, курсант, выйдете сюда!
Так, в неотносящихся к делу мемуарах спортивной молодости борца-профессора, и пролетели первые тридцать минут лекции, перемежаясь с демонстрациями бросков, подсадов, захватов и удушений. Наконец Юрий Всеволдович Шанцев, уломав очередную жертву до лёгкого коматозного состояния, вспомнил тему лекции – иммунный дисбалланс при бронхиальной астме. Наверное на тему его навело хриплое дыхание, вырывавшееся из груди организма, профессионально удушаемого его здоровенными ручищами. Курсанту дали нюхнуть нашатыря, а полковник Шанцев, столь успешно совмещавший заведование кафедрой Паталогической Физиологии и борьбу самбо, открыл свой конспект, к великому облегчению «волонтеров» с ближайших рядов. Как всегда несколько бестолковый конспект, под стать его лекции. Из оставшегося часа с небольшим конспектировать стоило максимум минут десять его болтовни. Нормальная лекция одного из самых ненормальных профессоров Военно-Медицинской Академии, научного борца в пямом и переносном смыслах.
Вообще-то главной любовью патофизиолога Шанцева, если не считать самбо, была спортивная медицина, точнее давольно узкая её часть, называемая лёгкой спортивной травмой. Военное значение лёгкой травмы было весьма спорным, особенно учитывая тот подход, что проповедовал Шанцев. По его словам выходило, что лёгкая спортивная травма самая трудная, жуть какая важная и нераскрытая тема. Он бросил все силы кафедры на её разработку, пытаясь доказать, что последствия лёгкой травмы весьма тяжелы, и вообще это никакая не травма, а травматический синдром, особенно если судить по общему уровню стресса организма. Он мерял концентрации адреналина у растянувших связки баллерин и определял уровни кортизола у боксёров с синяками. В подвалах его кафедры крысам легонько прищемляли хвосты, а контрольную группу варили живьём в кипятке, пытаясь доказать одинаковый эндорфинно-энкефалиновый выброс. Порой данные были противоречивы, но в общем, обнадеживающие. Если судить по этому самому голому «уровню стресса», то людей с лёгкой травмой следовало смело помещать в реанимацию… Всё бы ничего, если бы не явный конфликт со здравым смыслом. Военврачам и командирам, пекущимся о быстром возвращении раненных в строй, такое совсем не нравилось. Впрочем у Шанцева в ЦВМУ была куча друзей, поэтому тронуть его академическое начальство не могло. На его голимые лекции и научное баловство смотрели сквозь пальцы, ограничив маштабы шалостей скупыми возможностями Шанцевской кафедры. Выйти с проблемой лёгкой травмы за пределы кафедральных лабораторий уже много лет для профессора было делом невозможным – на межкафедральном, или ещё хуже, межвузовском уровнях, Научный Отдел Академии строго пресекал пустую растрату исследовательского потенциала. А профессор Шанцев такие попытки предпринимал с завидной упорностью, правда без видимого успеха.